Леонид Жуховицкий - Умирать не профессионально

В ее нынешних возможностях Тимур не сомневался и поспешил обезопасить себя от неожиданностей прежде, чем Верка придет в себя. Он разул ее – кроссовки с твердыми носами легко могли стать оружием. Да и сами ноги каратистки – оружие, да еще какое. Тимур стащил с нее колготки и туго стянул ими ноги в щиколотках: в иных случаях нейлоновый чулок удобней нейлонового шнура. Снял куртку, отбросил в сторону. Стянул и водолазку, тоже черную, под цвет ночи: чем меньше на человеке надето, тем слабее у него желание драться. Шнурок пригодился для рук. Росомаха совсем неплохо выглядела – для своих… ну да, примерно тридцати восьми.

Тучи слегка разошлись, засветилось несколько звездочек, потом вышла и луна, огромный фонарь южной ночи. Место было отдаленное, вряд ли какой прохожий забредет, но ощущение безопасности исчезло. Приходилось поторапливаться – кто знает, сколько времени отпустили Росомахе на мокрое дело. Тимур вернул ее в сознание неприятным, но безопасным приемом. Она открыла глаза. Во взгляде не было ни страха, ни ненависти, только крайняя досада.

– Дама пришла в себя? – поинтересовался Тимур.

Она не ответила.

– Давай рассказывай.

– Пошел в пизду, – сказала дама.

Есть люди, плохо переносящие боль. Есть люди, почти нечувствительные к боли. Есть боль, которую не может перенести никто. Через двадцать минут Тимур знал все, что было нужно.

– Сволочь, – сказала Верка, отдышавшись, – бабу пытать. Очень по-мужски.

– А стрелять в безоружного – по-женски?

– Ты бы хотел – в вооруженного? Я не самоубийца.

– Как вы меня вычислили? – спросил Тимур, и она объяснила:

– Пока ты свою блядь провожал, навели справки.

– Предусмотрительная девушка, – одобрил Тимур.

– Какая разница, – бросила она, – тебе все равно пиздец.

– По крайней мере, не сегодня, – возразил он.

– Ладно, давай развязывай.

Это прозвучало не как просьба, а как приказ.

– Погоди. Как я узнаю подстраховщика?

– Узнаешь. Спортивная сумка и футляр от скрипки.

– Зачем он вообще нужен? Тебе Зятек не доверяет?

– Он никому не доверяет.

– Хороший человек, – похвалил Тимур.

– Не хуже тебя.

– Мы все хорошие, – согласился Тимур, – из одной компании.

В общем-то, все было ясно. Но Тимура мучило еще кое-что, просто по-человечески.

– Как ты Лешку-то могла?

– Я что, по своей воле? Сам-то сколько народу замочил? Кого велели, того и мочил! – помолчав, вздохнула: – Лешке бы и так через месяц хана, только мучился.

– Он же тебя трахал.

Вот тут она разозлилась:

– Меня никто никогда не трахал! И не будет трахать, понял? Я сама трахаю, кого хочу!.. Ладно, развязывай, надоело.

– А Глашку?

– Ты что, дурак? Она же меня видела.

– А девчонку?

– Она же меня видела! Ее что, звали? Сама вперлась. Что ты из себя дебила строишь? Мне бы пожизненное влепили. А скорее, до суда бы не довезли, прямо в воронке шлепнули. Слишком много знаю, чтобы в тюрьме сидеть. У него все силовики свои, рука руку моет… Ладно, допрос окончен, развязывай. Захочешь вставить, даже ноги раздвинуть не смогу.

Все-таки она была поразительная баба. В Москве убила троих, здесь его чуть не грохнула – а вела себя как нашкодившая старшеклассница. Ну, соврала, ну, дала троим на вечеринке, ну, украла – так ведь попросила прощения! Чего еще надо?

– А ты докладывать побежишь?

Она довольно долго молчала. Потом проговорила угрюмо:

– Он меня теперь убьет.

– Не убьет,- возразил Тимур уверенно. Верка на интонацию не среагировала.

– Да, – вспомнил он вдруг, – в Москве одна баба искала киллера, меня убрать – не твоя подруга?

– У меня подруг нет! – отрезала Росомаха. – Какая хоть из себя?

– Длинная, на черном джипе приезжала.

– Элька, что ли?

– Может, и Элька.

– Нашел мне подругу! Дура и сука.

– Пушкову не жена?

– Какая, на хрен, жена! Минетчица. Блядь-неудачница, – презрительно скривилась она и уже раздраженно потребовала: – Ну, давай быстрей, долго мне так лежать?

Тимур развязал – сперва ноги, потом руки. Она кое-как поднялась, задвигалась, разминая затекшие конечности.

– Сволочь, – сказала она снова, – хорошо, хоть трусы оставил. Ну, и чего ты меня пытал? Думаешь, выскочишь? Хрен тебе! Все равно достанут. Кто-нибудь, но достанет.

Что сама выскочит, не сомневалась. Уже выскочила.

Тимур почувствовал, как нарастает в нем даже не злоба, а темная, мутная, нерассуждающая озверелость.

– Лешка был мой друг, – сказал он.

Она вдруг заорала: