Юлия Вертела: Магазин, или записки продавца

– Моя мечта, чтобы люди жили до ста двадцати лет. И не просто жили, а не болели.

И Веткин начинает говорить, говорить, как мед лить… Если смотреть ему в глаза, то уснешь и стукнешься головой об прилавок.

Воду для чая набираю из-под крана в туалете – желтая, невкусная.

Чай в пакетиках как любовь в презервативе – жажду утолишь, а удовольствия никакого.

У охранника за стеклом вода в бутылях привозная, хорошая, он весь день заглядывает в пропуска и пьет чай. Я при атласах, он при атасах. Лицо у стража порядка скучное, так и хочется протянуть ему книгу бесплатно. А будет ли читать – вопрос.

Один раз новенький охранник купил у меня “Кактусы” и “Ядовитые грибы”:

– Для жены, она любит…

Прозвенел звонок, и молодежь ринулась за канцтоварами.

– Скрепки, две резинки, три ватмана…

Нагрянула гардеробщица. Я в недоумении:

– Полина Петровна, что вам предложить?

– Подарок нужен, Таисии Михайловне – уборщице из мужского туалета.

– Сколько ей? Семьдесят? Никогда бы не подумала. Да, “Кама-сутра” не подойдет. Ой, не лезьте на ту полочку. И желтые книжечки не трогайте, я их специально лицом к стенке повернула…

Несмотря на отговоры, Полина берет “Джанки” и “Гомосека” и долго вдумчиво листает.

– Вы читали?

Что сказать? Скажешь “да”, вроде как в чем-то личном признаешься… Скажешь “нет” – соврешь, который раз за неделю.

– Ну да, читала. Знаете, современно…

– А подешевле ничего нет?

– Дешевле только “Конармия” Бабеля, сорок рублей и твердая обложка.

Полина берет “Конармию” и прилаживается на моем прилавке сделать дарственную надпись.

– Чего бы ей пожелать? Успехов в труде?

Мне вдруг вспомнился мужской туалет с грозными плакатами: “Обувь в раковине не мыть”, “На унитазах не прыгать”.

– По-моему, у Таисии Михайловны на службе и так все хорошо. Студенты ее боятся, педагоги стараются лишний раз не заходить, сдержаться, так сказать, до дома дотерпеть.

Полина хмыкнула и ушла обдумывать поздравление.

На мини-кассе высветилось 17.00. В ту же секунду я схватила сумку и вышвырнулась из каменного мешка. А на улице оказалось светло от снега. И ты ждал меня у перекрестка.

Продавщица и почтальон. Роман людей из народа. Это про нас с тобой. Телефон в холле университета бесплатный, днем трезвоню тебе на почту.

– Чего делаешь?

– Выдаю письма. А ты?

– Ценники пишу.

– Все как обычно?

– Да, все как обычно.

“Все как обычно” – подразумевает “я тебя люблю” и прочее…

– Короче, заеду после работы.

– Буду ждать.

Ждать вечера, когда ты закроешь свою почту, а я свой киоск, и мы зашагаем по длинной светящейся улице под горку, и будем целоваться на морозе, и греться во всех попадающихся на пути магазинах. Нашими усилиями дорога домой будет удлиняться до бесконечности… С тобой интересно все: толкаться у прилавков с собачьим кормом, выбирать кефир, проявлять фотопленку, обсуждать стихи и пить в забегаловке кофе без ничего. С тобой мне нравятся этот город, эта планета и даже этот тридцатиградусный мороз. С тобою – жизнь!

Утром врываюсь в магазин и тут же пробиваю первый чек. От балды. Обычно – файл за рубль. Тем самым я максимально приближаю время первой покупки ко времени начала рабочего дня. В течение дня файл непременно купят, но главное- сразу по чеку зафиксировать, что ты уже работаешь…

Далее я достаю ноутбук и начинаю набирать мемуары некоего господина, который мне за это платит. Очень мало. Но я люблю тратить деньги – поэтому мне и мало и много – всегда мало.

Когда устают глаза, разминаюсь, листаю книги…

Зима проходила под взглядом Ван Гога. Наверное, от этого все плыло и волнилось, уходило из-под ног, ускользало из рук.

Как только привезли этот альбом, я поставила его прямо перед собой. На обложке – “Портрет с перевязанным ухом” (и курительной трубкой).

В ушанке, с забинтованной головой Ван Гог казался мне похожим то ли на зэка, то ли на солдата. И еще он был похож на женщин, подвязывающих под зимние шапки белые пуховые платки. Почти русский. Почти петербуржец.

– Как вы можете работать в таком состоянии? – покупатели недоумевают.

С утра на нижнем веке прорвался гнойный нарыв, и глаз залило кровью. Промокаю салфеткой. Пробиваю чеки: кнопки, блокнот, прописи…

Чай из туалета. Мысли под стать пойлу.

В уголках глаз Ван Гога тоже красно. Бинты, кровь… Кровь, боль… Боль имеет свойство растекаться.

Вечером – на мороз с кровавым фуфлом. Перед тем, как выключить свет, смотрю на голландца. Он-то почему в ушанке. Прованс не Петербург. Но ушанка роднит. И красное в уголке глаза роднит…