Инго Шульце - Simple Storys

– Не хочу никакого чаю. Ты вчера все бабки спустил.

– Не все, – говорю я.

– Ну, пусть не все, – говорит Ханни, поворачивает голову и смотрит на меня. – Почему ты ничего не сказал сразу, когда это случилось?

– Мне правда очень неприятно, – говорю я, перелистывая номер «Гео». – Чувствую собственную неполноценность, будто мне руку или ногу ампутировали.

– Бог мой! Да какая разница, что ты чувствуешь! – она переворачивается на спину и садится. – Разве тебе так уж плохо? В кои-то веки у меня выдалась неделя без стресса, и тут тебе вздумалось пожить на одном хлебе и воде!

– Да, – говорю я, – ощущение не из приятных.

– Это твоя проблема, – говорит Ханни. Она накручивает волосы себе на руку, а другой рукой пытается нащупать оставленную на тумбочке заколку. Нижние половинки ее грудей – белые. – Прости, – говорит она, – но это действительно твоя проблема. У меня, во всяком случае, кредитную карту не закрыли! Я еще имею кое-какие сбережения. А раз так, я хотела бы, чтобы мы весело провели вечер и проехались на каком-нибудь длинном лимузине. И я не прочь посидеть в таком ресторанчике, где кельнер объясняет тебе меню, а на столе горят свечи. И из окна открывается красивый вид. Кроме того, я бы с удовольствием покаталась на вертолете и сходила в музей Метрополитэн. Между прочим, я могу позволить себе заплатить за тебя. И за итальянскую минералку.

Ханни поднялась. Перед холодильником она приседает на корточки и, придерживая локтем раскрытую дверцу, пьет. Пьет, не отрываясь, поднимая бутылку все выше и выше, пока не становится видна голубая этикетка. Затем дает дверце холодильника упасть и ставит пустую бутылку на пол рядом с другими.

– И потом… – Ханнин взгляд скользит по мне, – я хотела бы еще раз почувствовать себя счастливой. Не говори «нет», пожалуйста. Я знаю, что ты не машина. Я только хотела сказать. Сказать ведь можно… – Она берет со стола соломенную шляпку и смотрится в стену-зеркало. – И, кстати, здесь все не так дорого, как тебе кажется. Мы ведь на Манхэттене! – Обеими руками она поправляет поля. – Ну? – просовывает ноги в сандалеты и взглядывает на меня. – Какие еще возражения, Мистер Универсум? [31]

– У тебя тоже с деньгами не густо, – говорю я.

– Я куплю тебе галстук-бабочку. Бабочку – и еще, может быть, смокинг. Я тут приглядела один за совсем бросовую цену, но действительно индивидуального покроя. – Она вытягивает из-под телевизора бейсбольную биту Альберто, ставит ее на подъем своей правой ноги, а левую руку, тыльной стороной, упирает в бок. – Не помнишь, как звали того парня? Донателло?

– Иди сюда, – шепчу я. Там, где она лежала, остался влажный отпечаток ее живота.

– Точно, Донателло, – говорит она и меняет опорную ногу. – Для полного сходства с его шедевром мне не хватает только шерстяных носков.

– Мы пойдем, куда ты захочешь, – говорю я, – если только…

– У него были длинные волосы и такой прелестный belly… – Ханни выпячивает свой животик. – Не как у тебя, а вот такой.

Когда я встаю, она трясет кудрями:

– Мне нужно… – и передает мне бейсбольную биту, – отлучиться на минутку, с чисто деловой целью. Я хочу пипи.

В своих сандалетах она быстро шаркает к туалету. Шляпу не снимает. В высоком окне напротив я вижу белый пластмассовый стул с веерообразной спинкой и гроздь зеленых бананов на сиденье. Я опять засовываю бейсбольную биту под телевизор и ложусь поперек кровати. Слышу, как ее струйка журчит, разбиваясь о воду, скопившуюся на дне унитаза. Дверь прикрыта неплотно.

Мы редко выбираемся из дому раньше часу или двух. Когда терпеть жару больше нет мочи, находим прибежище в каком-нибудь магазинчике. Вечера не приносят прохлады. Зной сохраняется в асфальте и камнях. Станции метро превратились в круги ада. И повсюду воняет… Я слышу, как Ханни в туалете спускает воду, затем – после небольшой паузы – открывает душ.

Познакомился я с Ханни тогда, когда мы искали кого-нибудь, кто мог бы писать заметки о домашних животных и вообще о всяких курьезах, связанных с представителями фауны. Теперь Ханни каждую неделю пишет для нас такой двухполосный очерк. О кошках, например, или о дождевых червях, или о перелетных птицах, или о пауках. Я как-то упомянул при ней, что хочу побывать в Нью-Йорке, и она сказала: «Я тоже».

Стук в дверь раздается как раз в тот момент, когда она закрывает кран. Затем на мгновение наступает тишина. Когда стучат снова, я натягиваю тренировочные штаны, выхожу в коридор и заглядываю в ванную. Ханни стоит намыленная в маленькой ванне, глаза у нее зажмурены. Она тихо просит: