Антон Соя - Порок сердца

— Какая неожиданная встреча! Какими судьбами?

— Привет, Лена! — Катя совершенно искренне обрадовалась. — Мы были у Папагена. А ты уже вернулась? Замечательно выглядишь, такая загорелая, посвежевшая!

— Да уж, там мне нервы никто не мотал! А что произошло с нашим pobre [25] Бедным (исп.). стариканом?

— У него — инфаркт и микроинсульт, но сейчас он идет на поправку, ему намного лучше!

Лена задумчиво обвела взглядом холл больницы, а после в упор посмотрела на Женю, будто следующие ее слова предназначались ему:

— Dios mio! [26] Боже мой (исп.). Уехала вроде ненадолго, а тут столько уже всего произошло.

Не успели они прийти домой после похода по магазинам и положить продукты в холодильник, как зазвонил телефон. Катя взяла трубку, и по ее лицу Женя сразу понял, что новости не принесут радости и веселья. Катя медленно положила трубку:

— Это из больницы. Папагену стало хуже. Они нам уже не первый раз звонят.

Около реанимации их уже ждали — там сидела Катина мама. У Ирины Александровны был подавленный вид, она даже как будто состарилась на несколько лет, несмотря на как всегда аккуратные волосы и макияж. Она поднялась навстречу дочери, нервно теребя в руках сумку. Катя же сразу стала вызывающе спокойна.

— Здравствуй, мама, давно не виделись. Какими судьбами? Кстати, познакомьтесь — это Женя, Женя — это моя мама Ирина Александровна.

— Здравствуйте, я вас как-то не разглядела тогда на лестнице — быстро бегаете. И совсем другим по голосу представляла, более взрослым, — произнося это, Ирина Александровна жестко глядела в упор на Женю, но потом как будто потеряла всякий интерес к нему. — Катя, давай зайдем в часовню, свечку поставим. У меня к тебе серьезный разговор.

Женя украдкой рассматривал Катину мать, ведь он впервые ее видел. Гром-баба, довольно высокая, ростом почти что с дочь. Выглядит неплохо, только вот челюсть тяжеловата, придает суровый вид. Ей бы децел похудеть и постричься, казалась бы помоложе, а то прическа дурацкая. Женя вспомнил, что Ирине всего тридцать пять, и внутренне содрогнулся, в его личной коллекции мелькали экземпляры и постарше. Перед глазами сама собой начала раскручиваться картина возможного секса с директором универмага.

Катя взглянула на Женю, словно ища его поддержки и защиты, он отвлекся от своих скабрезных мыслей, но решил, что не будет вмешиваться в семейные отношения:

— Катюха, ты давай, иди, иди. Я тебя здесь подожду.

— Хорошо. Мама, пожалуйста, если хочешь мне что-то сказать, не тяни резину.

— В часовне и поговорим.

Женя посмотрел им вслед, Катя один раз оглянулась и, как обреченная, последовала за матерью.

Часовня располагалась на первом этаже больницы, туда можно было пройти через холл, надо было только спуститься на первый этаж и пройти через левое крыло. Всю дорогу они прошли молча, не проронив ни слова. Войдя в часовню, они так же молча поставили свечки, и только после этого Ирина Александровна предложила присесть на скамейку для разговора. Она начала не очень уверенно, иногда прерываясь и замолкая:

— Катя, я тебе должна сказать что-то очень важное, прошу, не перебивай меня, мне и так очень трудно. Я в молодости тоже увлекалась танцами. В то время учиться у Геннадия Андреевича считалось очень модно и престижно, я тебе когда-то говорила, он руководил своей школой танцев. Гена уже был очень известный педагог и первый красавец в городе, а мне только стукнуло семнадцать. Так получилось, что мы…

— Я что-то подобное подозревала. Так вы были любовниками?

— Мы очень любили друг друга. Я залетела. Угу.

— Ты сделала аборт, да? — Кате все меньше хотелось выслушивать откровения матери. Хотелось крикнуть «замолчи», но она сидела, стиснув руки.

— Катя, не перебивай меня, мне тяжело говорить. Я забеременела тобой, и тут разразился жуткий скандал. Гену обвинили в совращении малолетнего. Скандал раздул Анатолий Михайлович, директор вашего клуба, он был тогда директором школы. Ему якобы написали анонимку. Ты не представляешь, как это было страшно в те годы. Официально все замалчивалось, но слухи просочились. Весь город шептался, криво ухмыляясь и закатывая глазки. Нас всех, кто у него учился, унизительно допрашивали, и девочек и мальчиков, но никто слова плохого про любимого учителя не сказал. Школу в городе за глаза обзывали рассадником разврата. Гену посадили в тюрьму, пока велось следствие.

— Господи, какая гадость, кому все это надо было делать?