Джозеф Хеллер - Что-то случилось

Сокол обыкновенный уже почти исчез (его погубил ДДТ. Скорлупа его яиц, которые кладет, разумеется, самка, стала слишком тонкой и во время высиживания трескается). Горячие сосиски тоже исчезают. Скоро совсем переведутся киты, придется нам с женой обходиться без них. Добрые старые американские сосиски делаются теперь из воды, куриных потрохов и зерна (того самого зерна, которое изъяли из хлеба и булочек и заменили всякой синтетикой и суррогатами). Мамин яблочный пирог явно зачерствел. Несколько лет назад мама умерла. Папы нет. Вирджиния отравилась газом.

– Он отравился газом, – сказала она мне про своего отца, когда я набрался смелости спросить. – Мы всей семьей уехали тогда на лето за город. Он остался совсем один и сделал это у себя в машине, в гараже. Никогда мне этого не забыть. Я не хотела идти на похороны. Я слышала, кто-то сказал, он стал весь красный. Мама заставила меня пойти. Я всегда ее ненавидела за то, как она с ним обращалась. «Вы только подумайте, что он мне устроил», – причитала она всю неделю, когда было кому ее послушать. Не люблю о ней говорить.

Она тоже отравилась газом – в кухне, у своей матери в Нью-Джерси, что было весьма неучтиво: ведь к тому времени уже существовали более подходящие способы самоубийства. Существовали уже полиэтиленовые мешки. (Сегодня ночью жене опять приснился дурной сон. Я не стал ее будить. Она глухо стонала и судорожно вздрагивала, потом начала похрапывать – и вот тогда я ее разбудил, нарочно, чтоб сказать, что она храпит, пожаловался, что не дает мне спать. Сонным, нетвердым голосом она покаянно извинилась и повернулась на бок, а я глядел на ее зад. Потом улыбнулся и крепко уснул.) Когда я, возвратясь из-за океана после войны, в первый раз приехал домой на побывку и позвонил в Страховую компанию, ее там уже не было. Так мне сказал Бен Зак. Она уже там не числилась. (Как и я. Бен Зак не знал, кто это звонит. Пусть старый чудак поломает голову.) Она больше там не служила. Тот, кто ответил по коммутатору, даже имени ее не слыхал (как, наверно, до сих пор не слыхал и моего имени), и он соединил меня с Беном Заком – этот все еще служил в отделе в качестве помощника Лена Льюиса, который тоже все еще там служил.

– Вирджиния Маркович? – удивленно повторил Бен Зак, словно не веря своим ушам. – А, да. Вы разве не знаете?

– Чего не знаю?

Я ему не назвался, но чувствовал, он может меня узнать. Сказал, я старый ее товарищ по университету, футболист, и хочу с ней связаться. Последнее было правдой. Я был офицер. Носил нагрудный знак летчика и хотел перед ней покрасоваться. Хотел вытянуться перед ней загорелый, в кителе и воскликнуть:

– Эй, Вирджиния! Вирджиния Маркович, погляди! Я уже совсем взрослый. Мне уже двадцать два, и я парень хоть куда, любую девчонку ублажу. Давай докажу.

Но ее там не было.

(Она больше не служила в той Компании, потому как, знаете ли, умерла.)

– Нет-нет, – терпеливо, добродушно объяснял Бен Зак, словно радуясь возможности с кем-то о ней поговорить. – Она здесь больше не служит. Она, знаете ли, бедняжка, умерла. Уже года полтора как покончила с собой.

– Она что, была больна?

– Никто не знает почему.

– А как?

– Отравилась газом.

– И стала вся красная? – так и подмывало меня спросить в приступе язвительной горечи, когда я в следующий раз набрал коммутатор и попросил соединить меня с нею.

– Вот этого, простите, я не могу вам сказать, – так и слышится мне его ответ все в том же серьезном, учтивом тоне. – Я не мог присутствовать на похоронах. Мне, знаете ли, трудно передвигаться.

– Значит, она вышла из игры, верно? – хотелось мне непочтительно спросить.

(Но я не уверен, спросил ли. Иной раз хочу что-то сказать, а после не знаю, сказал ли. Даже в своих воображаемых разговорах я не всегда помню, что же я там навоображал.)

– Она здесь больше не служит, если вы это имеете в виду, – мог бы резко ответить он. – Я не уверен, что понял ваш вопрос.

Она не работала, стала одной из безработных; уволена в связи с самоубийством, и, вероятно, теперь ей трудно найти подходящее место (в ее новом положении и без хороших рекомендаций), разве что в одной из картотек внизу в архиве, где я повалил бы ее, если б сумел, пока она была еще жива и лягалась (наверняка лягалась бы, пока ноги не свело бы судорогой), и должен был бы сделать это прямо там на столе, если б только знал, как это делается. Если на том столе хватало места для великанши Мэри Дженкс, значит, хватило бы и для нас, крошек.

Тогда-то и надо было этим заняться (если бы мне приспичило). А мы целыми днями разжигали друг друга условными фразами и обрывками мелодий известных нам обоим непристойных песенок.