Эндрю Миллер - Кислород

Всегда, как бы ни было тихо, звучит тот крик, на который я не ответил.

Ты думаешь, друг мой, что все можно уладить? Исправить? Искупить? Древние верили, что это так. Верили, что даже если это невозможно, то все равно необходимо. А может, я просто теряю рассудок? Ведь я не могу прокрутить жизнь назад. Не могу вернуть свои восемнадцать лет. Так кого мне спасать? Что спасать?

Без сомнения, во всем этом есть что-то в высшей степени эгоистическое, но поверишь ли ты мне, если я скажу, что я хочу спасти и нас тоже?

Мы с тобой никогда не были людьми, которые часами уныло смотрят друг другу в глаза. Мы не растрачиваем нашу нежность — вот почему нам удается жить вместе. Но позволь мне сказать эти слова, и, что бы ни случилось, каким бы ни было наше будущее, у тебя будет хоть какое-то представление о том, как я тобой дорожу. Ты подарил мне десять или пятнадцать счастливейших мгновений моего существования. Узнав тебя, я уже не мог разувериться ни в жизни, ни в огромной щедрости человеческого сердца. Я храню в памяти твое лицо, как икону, чтобы тайно поклоняться ей, когда иду в незнакомой толпе. Верь мне. Уничтожь это письмо. Прости меня.

Л.

Дойдя до конца письма, он еще раз перечитал его, методично разорвал на мелкие кусочки, сложил их в пепельницу и поджег той же зажигалкой, которой Ласло неделю назад поджигал самбуку, а тлеющие остатки стер в черную пыль. Потом придвинул лампу поближе к окну и, наклонившись к стеклу, стал смотреть на юг, на бульвар Эдгара Кинэ и стены кладбища, на котором упокоились Сартр, де Бовуар и славный Беккет.

В шесть часов Ларри стоял у плиты, трудясь над приготовлением ужина. Он, нахмурившись, разглядывал содержимое кастрюли, словно прорицатель, исследующий печень зарезанного ягненка в надежде, что ее линии и завитки откроют ему будущее, потом проткнул рис деревянной вилкой, и в его раскрасневшееся лицо ударила струйка пара. Рядом с конфоркой, прислоненная к почти пустой бутылке белого вина, стояла Алисина поваренная книга, составленная некой Элизабет Дэвид, раскрытая на рецепте ризотто, хотя, конечно, ему пришлось найти замену куриному бульону, говяжьим мозгам и кубикам ветчины, — словом, всему тому, что, по его мнению, придавало еде аромат и питательность, но что его жена — «я не ем мертвечину, Ларри» — отказалась бы не только есть, но и трогать.

Он встретил ее утром предыдущего дня — снова старая машина Алека — в четвертом терминале Хитроу, скованную и хрупкую по сравнению с только что прошагавшей к выходу спортивной командой — одетыми в блейзеры молодыми людьми с короткими стрижками, которые, несмотря на ранний час, перебрасывались громкими шутками. Он выкрикнул ее имя, но ей потребовалась почти минута, чтобы его найти, и, когда она вглядывалась в лица стоящих у турникета людей, ее взгляд выражал неподдельное страдание, словно она была не в обычном аэропорту обычной страны, а в месте ненадежном и опасном, и голос из толпы служил ей — не отошедшей еще ото сна, заплутавшей во времени — маяком. Но потом она увидела Эллу, у нее вырвалось радостное: «Привет!» — и на какое-то время они стали похожи на любую другую воссоединившуюся после разлуки семью, широко улыбаясь и обнимая друг друга. Только очень наметанный глаз смог бы разглядеть то, что за этим скрывалось: нежность, пробившуюся сквозь их страхи, общие и каждого в отдельности. Сейчас она была наверху, в комнате у него над головой, и ухаживала за его матерью.

Он сверился с рецептом и добавил в рис еще один половник бульона. Он повязал на себя синий холщовый фартук Алисы и управлялся с продуктами с такой хвастливо-небрежной ловкостью, что даже подумал, а не подойдет ли он для какой-нибудь малобюджетной кулинарной программы. Кечпоул в роли повара: классическая английская кухня — от стейка и почек до йоркширского пудинга — в исполнении самого обожаемого медика на телевидении. Как оказалось, существовал неиссякаемый спрос на всякого рода ярких типов, которые болтают в камеру, нарезая перец и встряхивая в воке тайские креветки. В свете трудностей, с которыми ему пришлось столкнуться, эта идея казалась не такой уж нелепой, и, несмотря на то что он не считал роль телеповара действительно достойным способом зарабатывать на жизнь, эта роль была все же предпочтительнее, чем та, что ждала его в прохладе гаража в Сан-Фернандо. Особенно когда ШКДБ в очередной раз выкинет лозунг «Возьмите-свою-дочь-на-работу».