Александр Ольшанский - Стадия серых карликов

— Он — рецидивист по вашей части?

— Гражданка, вы что себе позволяете? — кобура все-таки пошла назад, и когда Василий Филимонович, справившись с нею, придавал своей руке положение «по швам» или близкое к нему, у Марты Макарьевны создалось впечатление, что он достает пистолет, у нее даже мелькнула безумная мысль о прекрасной смерти в начале ночного дежурства. После него — было бы, конечно, обиднее.

— Это, любезный, я позволяю в порядке выяснения анамнеза!

Аэроплан Леонидович, почувствовав поддержку властей по месту своего жительства, воспрянул духом, затряс головой, не справляясь с собственным возмущением, выпалил:

— Я… я не буду с нею лежать!

Водитель, как заправский гегемон, которому главное классовый подход, а не приличия, захохотал. Товарищ Тетеревятников вознамерился его одернуть, поднял голову и почти раскрыл рот. И тут же вспомнил, что тот приехал сюда в порядке одолжения, поскольку он не клялся Гиппократу, и ему ничего не стоит применить санкции — укатить без него, тут он ухватится за любой повод.

— Хотела бы я знать, чтобы ты делал при этом! — вызывающе и высокомерно наградила пациента презрением врач медицины и удалилась.

— Аэроплан Леонидович, ну, все… все… все, — по-свойски воздействовал участковый, заполнив честные милицейские глаза такой убедительной мольбой, что тот как под гипнозом потянул за узел галстук и вскоре предстал перед психиатром обнаженным до пояса.

Психиатр Тетеревятников за свою жизнь встречался примерно с полуротой Наполеонов, приходилось разговаривать и с тремя Сталинами, с множеством его детей и внуков. Генералитет и маршалитет просто не в счет, даже Лаврентий Павлович Берия был высоким примером для какого-то спятившего следователя из внутренней тюрьмы. Беседовал он и с автором третьего тома сожженных Гоголем «Мертвых душ», не говоря уже о тех, которые лучше Высоцкого. Один сантехник работал в жэке председателем Моссовета и представлялся всем вначале Перемысловым, потом Санькиным, но поскольку этих деятелей все забыли, то сантехника сняли с учета в психдиспансере. И все же в лице Аэроплана Леонидовича Около-Бричко ему встретилось нечто такое, которое не описано в качестве патологии ни в одном научном труде, начиная с «Природы вещей» Тита Лукреция Кара.

Дело в том, что одной вещицы в организме больного не существовало. Доктор Тетеревятников был немало обескуражен, когда приставил к грудной клетке никелированный кружок фонендоскопа и ничего не услышал в ответ! Он говорил обычные «дышите глубже», «вдох, задержите дыхание», «дышите», «повернитесь» — легкие еще прослушивались, однако сердца у больного не было! Пульс прослушивался: точно шестьдесят шесть ударов в минуту, секунда в секунду с электронными часами на руке у доктора, давление для возраста больного изумительное: 120 на 80, причем, ни пульс, ни давление после десяти энергичных приседаний не изменились.

— Вы занимались спортом?

— Конечно!

— А еще?

— Поэзии?

— Ну да.

— Всегда пожалуйста:

— А это не ваше:

— Вы на что намекаете?

— Д… я… не намекаю… — побледнел вдруг Тетеревятников: он вспомнил сон, который, кажется, снился ему нынешней ночью. Да, на скамье перед поликлиникой сидел каменный атлет и шевелил каменными губами, низвергая на несчастного Тетеревятникова бас в сотни децибел: «Я, периодевт Гиппократ, сын лекаря Гераклида и повитухи Фенареты, сам лекарь в семнадцатом колене, прозванный отцом медицины и утверждающий, что лечить надо не болезнь, а человека, спрашиваю тебя, врачующего душу, как лечить будешь тех, у кого нет души и кто придет к тебе, не имея в своей плоти сердца? Он придет к тебе нынче!»

Во сне Тетеревятников упал на колени, сложил ладони, как индус, и, вспомнив вчерашнее профсоюзное собрание, ответил: «В полном соответствии с основными направлениями здравоохранения вплоть до 2000-го года!» Внутри каменного Гиппократа зашуршала гранитная щебенка.