Дирк Уиттенборн - Жестокие люди

Я не совсем понимал, что от меня требуется, поэтому просто сел на ее детскую кроватку и взял в руки медвежонка. На шее у него болтался галстук-бабочка. От него пахло плесенью.

– Как его зовут?

– Это не он, а она. Ее зовут Ворчунья. – Вдруг из живота Ворчуньи выскользнула прятавшаяся там мышь. Я вскрикнул от испуга. Тогда напряжение спало.

Майя достала огромный охотничий нож с очень длинным лезвием. Этим ножом она стала намазывать арахисовое масло на крекеры. Мы взяли вино и одеяло и пошли на улицу, чтобы поесть на улице, сидя на черном камне. Она чиркнула спичкой по отбитому зубу, а потом стала изображать факира. У нее был баллончик с газом для зажигалки, так что через десять секунд у нас был настоящий костер. Я от нее балдел.

Майя позволила мне себя поцеловать, но, кажется, ей вовсе не хотелось продолжать. Я был несколько разочарован, поэтому посмотрел на рюкзак, из которого она достала крекеры и масло, и спросил: «А что на десерт?».

Я ожидал, что она вытащит конфеты или печенье, но вместо этого она сказала:

– Раздевайся.

Я был так заворожен тем, что она сказала, что даже не был уверен, что расслышал правильно. Она потянула меня за ремень, недовольная моей медлительностью. Когда я попытался поцеловать ее, Майя толкнула меня вниз, на одеяло, и прошептала:

– Ложись на спину и закрой глаза. – Мне казалось, что со мной говорит девушка из моих влажных сновидений. Когда я приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, как она стягивает с меня джинсы, она закрыла мне глаза ладонями.

– Не надо, Финн! А то сюрприз не получится.

Теперь она уже снимала с меня нижнее белье. Я покраснел, потому что мой набухший член выскользнул из-под эластичной материи и громко хлопнул меня по животу. Майя захихикала. Звук был такой, будто кто-то уронил на пол кухни кусок сырого мяса.

– Не беспокойся, привязывать я его не буду.

Затем я почувствовал, как по моему телу заскользило что-то острое и мокрое. Майя шумно дышала. Видимо, она была чем-то очень увлечена. Мне было щекотно от ее касаний. В комнате запахло чем-то вроде клея, только это был не клей. Школьный запах. Еще пару минут я принюхивался, а потом меня осенило – она пишет на мне маркерами! Я тут же открыл глаза – она решила подшутить надо мной! Вы представить себе не можете, как я удивился, когда увидел, что она разрисовывает меня знаками племени яномамо. На одном боку у меня были красные круги, на другом – черные полосы.

Когда она закончила, я стал наносить эти знаки на ее тело. Костер горел, в ночи раздавались таинственные шорохи. У меня было такое чувство, будто мы далеко-далеко от Нью-Джерси. Майя крепко зажмурила глаза. На лице у нее было странное выражение, и когда я коснулся ее кончиком кисти, она вздрогнула. Следы фломастеров смыть легко; но из моей памяти эти минуты не сотрутся никогда.

Мы разделись догола. На наших телах были священные знаки. Мы были обнажены, как люди племени яномамо. Теперь мы сами стали членами этого племени. В Майе я видел себя самого, только более смелого, грозного и потому прекрасного – словно те люди, о которых я читал в географических журналах.

Не говоря ни слова, мы стали целовать и ласкать друг друга, и я уже был уверен, что мы займемся любовью прямо здесь и сейчас, но она отпрянула назад и тихо сказала:

– Подожди, сначала ты должен посмотреть на себя.

Мы встали у края воды, взявшись за руки, и стали любоваться на свое отражение. Мы не были жестокими людьми, мы были жестокими детьми.

– Вот это да! Все, чего нам не хватает – это щепотки энеббе.

– Я знала, что тебе этого захочется. – Она отцепила серебряный флакончик, который болтался у нее на шее, отвинтила крышку и достала оттуда небольшое количество зеленого искрящегося порошка.

– Энеббе я достать не смогла, так что позаимствовала у Брюса чуть-чуть кокаина.

– Но он же зеленый…

– Я его покрасила – краской для пасхальных яиц.

Мы сделали две понюшки, после чего эрекция у меня спала. Я ужасно разнервничался, наблюдая за тем, как она нюхает порошок. После каждого раза она начинала трясти головой, как лошадь, которой в ноздрю залетела муха.

– Ты когда-нибудь пробовала кокаин раньше? – Я подумал о маме.

– Я живу в захолустье, но это не значит, что я деревенщина. – Мы опять выпили по глотку вина. – Первый раз – в Аспене, с Брюсом. – Так назывался виноградник, где делали вино, которым ее дедушка угощал меня за ланчем. – Как ты думаешь, из-за этой краски у нас рак мозга не начнется? – Я не засмеялся, и тогда она спросила: