Дирк Уиттенборн - Жестокие люди

А с браконьерами можно жестоко обращаться, так, по-твоему? – незамедлительно прореагировал я. И сам себе удивился.

– Браконьеры – сволочи.

– Потому что они убивают оленей?

– Во-первых, это наши олени. Кроме того, стрелять во все, что движется – это вовсе не то же самое, что выбраковывать скот.

– А что значит выбраковывать?

– Убивать молодых самцов. Чтобы стадо не увеличивалось до бесконечности.

– Ты поэтому хотела со мной расправиться?

– Этим занимается моя мама, а не я. Она такая строгая! Хотя по ней и не скажешь.

– То есть вы сами убиваете оленей?

– Один раз в год.

– Может, стоить пригласить браконьеров?

– Они местные.

– Ну и что? Ты тоже местная.

– Ну, я имею в виду, городские. – Интересно, как бы она назвала меня, жителя Нью-Йорка?

– Ну, так что же из этого?

– Понимаешь, если мы даже позовем их, и они действительно явятся, что вряд ли, они все равно они будут тайком приходить сюда ночью и резать наш скот.

– Почему? – Майя посмотрела на меня, как на идиота.

– Нас здесь не любят. – У меня был по-прежнему недоумевающий вид, и поэтому она продолжила:

– Им приходится работать, а нам нет. Это несправедливо. Но с деньгами всегда так. Брюс говорит, что это цивилизованный путь ведения классовой войны: мы сквозь пальцы смотрим на то, что они убивают наших оленей, чтобы они не прикончили нас самих. Мой брат любит драматизировать.

– А может, он прав? – Ей это не понравилось.

– Разве я похожа на сноба?

– Я не говорил, что ты сноб.

– Я бы не стала ставить капканы, если бы не то, что случилось с Джонах.

– Кто это – Джонах?

– Моя собака. Один браконьер стрелял в нее. И поэтому у нее только три ноги.

Мы подъехали к больнице. Она была больше, чем я думал. Майя припарковала машину около того места, где стояла карета скорой помощи. Я оперся на ее плечо, и, подпрыгивая, прошел через дверь на фотоэлементах. Высокомерная медсестра с высокой нелепой прической с отвращением посмотрела на нас. Майя так и не смыла с лица боевую раскраску. На нас была грязная одежда, вонявшая конским потом, а через свитер, которым была обмотана моя нога, сочилась кровь – прямо на только что вымытый пол. Мы выглядели, словно два беженца из какого-то боевика.

– Немедленно отгоните машину в сторону, вытрите пол и заполните вот эту форму. – Медсестра протянула мне папку с какой-то анкетой. Повернувшись к нам задом, она бросила:

– Надо будет подождать. Часа полтора. Очередь очень большая.

В приемной было полно людей – упавших с велосипеда, укушенных собаками, просто каких-то припадочных. Там были заболевшие дети и толстая женщина, которая не знала, что именно у нее болит – то ли это был сердечный приступ, то ли несварение желудка. Все жаловались.

Майя выхватила папку у меня из рук, не дав мне вписать даже свою фамилию, и протянула ее медсестре.

– Я – Майя Лэнгли.

Девица быстро развернулась к нам. Да, это явно меняло дело.

– Извините, я вас не узнала…

Гул голосов стих. Все уставились на нас и стали перешептываться. Даже дети перестали плакать. Теперь нам уже не нужно было ждать целый час. Вдруг, откуда ни возьмись, появилось кресло для перевозки больных.

– Пройдите, пожалуйста, в этот кабинет. Справа по коридору. Там вас осмотрят. Я напишу записку, чтобы ваш грузовик не отогнали в сторону. Доктор Леффлер будет через минуту.

Я был смущен. Но вместе с чувством вины пришло и понимание того, что так и должно быть. Было ясно, что думают о Майе люди: богатая сучка. А что еще? Но тут она сказала: «Мы подождем».

Это было то, что они все так хотели услышать. Люди прекратили шептаться, дети опять начали хныкать, а толстая женщина, после того, как ее муж напомнил ей, что она съела несколько пончиков, закусив чипсами, признала, что у нее, должно быть, несварение желудка. Медсестра помогла мне усесться в кресло.

– Даже не знаю… Наверняка доктор захочет осмотреть вашу ногу немедленно. Это может быть серьезно. – Девица понятия не имела, что произошло с моей ногой, и не могла этого знать, потому что она по-прежнему была обмотана свитером. Это была уловка, призванная убедить всех присутствующих, что мы живем в демократической стране. Майя покатила кресло по коридору. Наклонив ко мне голову, она объяснила:

– Ненавижу, когда мне приходится так поступать. Но если бы я ей не сказала, мы бы прождали здесь черт знает сколько. – Мне было ужасно приятно это слышать. Значит, она сделала это ради меня! Кроме того, нога болела так, что мне хотелось кричать от боли. Тут я увидел на стене табличку, на которой было написано: «Мемориальная больница г. Григстауна. Вечная память Луизе Осборн».