Николай Шипилов - Мы — из дурдома

И так выше и выше, и так по всей иерархической лестнице. Но сам наш человек, подобно Фролу Ипатекину, ритмично думает стихами:

«Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам, здесь рабство тощее влачится по браздам…»

Жена-покойница прямо так и говорила Фролу после баньки:

«Тебе хорошо, Фрол: ты чистый дурак и бич!»

Однако, будучи довольно начитанным советским колхозником, Фрол Ипатекин считал себя тружеником, а всех начальников — бичами. А будучи одновременно и потомственным крестьянином, неугомонно собирающим из металлолома малые трактора в пику огромному конному плугу, Фрол не в силах был простить Советам своего дедоньку Фому, удушенного тухлым горчичным газом маршала Тухачевского.

В трудных блужданиях мысли — сначала сердцем, потом умом — дореформенный еще безумец Фрол понял, что активная политика — не его ума дело. Его ума дело — размышлять, но так, чтобы руки были заняты свободным трудом. А ума у него в организме осталось достаточно, чтобы сидеть в натопленной дровишками избе, подшивать валенки да бурки, слушать радиозвездёж и при этом диалектически размышлять об услышанном:

«Ну, журналисты, ну, и шакалы! — размышляет Фрол, растрощивая сосновое полешко на разжижку печи. — Вот они несчастные. Квохчут: кто виноват, что делать? А на меня, Фрола, помнится, пошел колхозный бык-производитель. Звали его Колчак. Так я поставил перед собой вопрос «что делать» — первым, а не вторым. Кувалдой-балдой между рогов ему — брень! Логично? Логично. Упал бык — и поминай, как звали. А уж потом я ответил себе на второй вопрос: «кто виноват?» Пошел на ферму искать виновных, а там уже мне, помнится, наподдавали по всем моим костяным ребрам. Вот он понятный порядок вещей: ты сперва думай «что делать?» А виноватые — они найдутся. Ишь, батька Лука им как кость, мягко говоря, в дыхательном горле. Он виноват, что хочется им кушать в три горла?..»

На размышления подобного рода наводил его радиорепортаж с минского «майдауна».

Но вот уже и чайник свистит, исходит паром, вот уже Фрол поставил на стол, хоть и пустую, но сахарницу, хоть и прошлогоднее, но печенье, а эфирная дива все топит педаль газа, все жмет на нее там, где надо бы притормозить умному-то животному:

«…Можно смело говорить, что в отношении героев «джинсового майдана» применялись пытки! — истерично вещала юная звезда из откровенных дегенератов. — Их морили голодом — арестовывали людей, несущих на площадь еду. Их мучили холодом — не подпускали к палаткам минчанок с одеялами, теплыми вещами и горячим, как молодая кровь, чаем. Им не давали утирать сопли о рукава соседских курточек, а если кто-то сморкался на белые плитки площадной лещины, то тут же над ночной площадью издевательски громыхали многие дюжины милицейских мегафонов: «Слава белорусским дворникам!..»

— Да уж!.. — ехидно размышляет Фрол. — И почему только самая гуманная в мире авиация НАТО не бомбит Минск, защищая честь и достоинство белорусских девчонок? Где они, революционные туристы из Москвы и Киева, из Тбилиси и Варшавы?

А дева, тем временем, впала в раж. Она зашлась, как зауросивший ребенок, как революционный поэт, нюхнувший «марафета»:

«…Здесь, в Минске, применялись и нравственные пытки. Менты-омоновцы говорили, например, неокрепшим еще духом в борьбе юношам, что сорвут с глобального монстра все его пропагандистские одежды и окажется, что — цитирую: «эта тварь высокомерна, злопамятна, хитра, лжива, агрессивна и безжалостна». Кто же защитит стариков, которые не могли остаться равнодушными, когда на улице мерзнут их малые внуки, и которых эти нелюди в форме грубо оскорбляли, говоря: «Шли бы вы до хаты!» — лишая их тем самым гражданских свобод и намекая на их деревенские корни…»

Фрол сказал прямо в одноглазое лицо динамика:

— Конечно, по-хорошему, их бы, козлов, судить бы да посадить по закону, но начни Бацька суд над этими козлами — тут и возбухнет вся большевицкая рвань. Надо было Бацьке заранее подсуетиться, тюремные камеры приготовить, евроремонт в них произвести. Но Бацька, слышь, играет в хоккей! Хорошо, что не собирает черепки да не выпиливает лобзиком, как тунеядец Гузий. У Бацьки чистая кожа, нормальные ухи — никаких прыщей, бугров, никаких ушей, как у летучей мыши, и никаких других метин Сатаны. Понятно ли, девка-матушка, я говорю?

Она ответила вопросами на вопрос. Она спросила Ипатекина:

«А почему бы «джинсовым» не пойти к правительству, не расположиться там и не устроить бессрочный митинг с требованием всего на свете?..»