Николай Шипилов - Мы — из дурдома

Грязные сатанинские деньги текут рекой, потаскушки начинают ощущать себя равными тем людям, от которых зависят, по их разумению, судьбы мира. Однако отказ от принципов, как учил еще дедушка Мюллер, нехорошо пахнет: политический ландшафт имеет свойство менять дизайн. И когда сервильное рвение бульварных див доходит до явного абсурда, хозяева отдают этих, бесполых уже, ублюдков поштучно и сворами в «дома терпимости».

Старые потаскухи, иже с ними потаскунчики, все еще стараются обслужить каждого электорального простолюдина, как vip-персону. Но получается убого и уныло — ими брезгуют. А что людям нужно? А им нужны: ясная любовь — раз, старинная вера — два, вечная надежда — три, не хлебом единым — четыре.

«…Евразийцы провели попытку сорвать пикет, они вырывали у оборонцев флаги и плакаты, — докладывает шефам наймичка. — Выкрикивая лозунги «За Батьку!», младоевразийцы прорвали нестройную шеренгу либеральной оппозиции, попутно раскидывая лук, приготовленный оборонщиками для «надругательства над имиджем» Лукашенко…»

— Замуж телке надо. А кто ж на ней женится?.. — понимает тамбовский селянин Фрол.

Он задумчиво смотрит на чугунок с бульбой из своего огорода и сглатывает слюнку.

— Эх, какие планетарные катаклизмы… Но время-то выбрано правильно: планетарные катаклизмы лучше устраивать между религиозными праздниками и посадкой картошки… — понимает он.

Едва он потянулся за ложкой, как ее перехватила рука Юры Воробьева, а затем возник за столом он сам, и, пока на большое лицо Фрола медленно востекала улыбка, Юра принялся с аппетитом управляться с бульбой, политой подсолнечным маслом.

— Только сядешь за стол — так и ты тут как тут. Мечи реже! — посоветовал Фрол. — В лайнере не побегаешь…

— Проголодался… Очень есть хочется… — пояснил Юра. — Где обедал воробей? В зоопарке у зверей! Полетай-ка ты с мое, поешь-ка ты с китайцами риса палочками… Да-а-а!.. Картошку с рынка не сравнишь… со своей… с огорода… Да, Фрол?..

— Есть у тебя нюх на сладкое, Юрий Васильевич! А горького — как, не хочешь?

— Нам в полет, друг мой Фрол. Летим, Фрол, на Украину…

— А как эта Украина влияет на движение планет и звезд вообще?

— Никак, да, не влияет. Вертолет твой готов?.. Геликоптер этот твой или, да, что: он под пар а ми?.. Где Сенькины «Осы»?

— Летим-то летим, только где у меня права?

— Какие тебе, дураку, да, права? У нас есть Сеня в Совете Федерации и крупповский, да, пулемет. Бери свою справку — и вперед!

— Сам ты дурак хренов!

— Да уж поумней, да, тебя-то…

— Вот потому и дурак, что поумней: сидел бы да не высовывался.

— Поздно, да, — сказал Юра Воробьев. — Пришла пора, да, рубить капусту!

— Капусту ему рубить, дакалке! Ее еще вырастить надо, капусту-то эту. «Осы» нас не потянут — мощи мало. Полетим на моей самоделке.

— А горючее?

— Самогон.

Юра встал, обнял друга Фрола, потряс его за плечи и сказал, потрясенный сам:

— Ты настоящий… ты, да, настоящий, да, гений! Как хорошо, да, в полете! Отвинтил пробочку, н о лил прямо из бака — тяп, да! Еще раз, да, н о лил — ляп! Ах, жизнь ты, да, жизнь Икарова!

То, о чем лишь слышал по радио тамбовский умелец Фрол Ипатекин, видел из окна московской квартиры мой и его, Фрола, разлюбезный друг, бывший графоман, а ныне процветающий писатель Алексей Романов. Что же он, бытописатель, видит? А видит и слышит он нестройную поступь умело запараллеленного историческими хулиганами времени.

— Да вы, никак, за царя-батюшку, ребяты? — громко вопрошает бывшая пионерка, а ныне старушка с красным бантом на беретке. — Да здравствует Тимур и его ко… ко… ко… — она ужаснулась тому, что забыла нужные слова, она ударила хозяйственным пакетом об асфальт, ударила с такой силой и страстью, что пакетное молоко фонтаном ударило в низкое небо. — И… это! Это самое!..

А оттуда, с неба, повалилась на ристалище «это самое» выплюнутая сатаною жвачка, тупой информационный бубль-гум.

Но уже через мгновение несчастная пассионария была сметена лавиной безбашенных носителей различных политических инфекций. Даже имени ее не осталось на скрижалях истории, а только оранжево-красный бант, растоптанный суровой поступью перманентной революции на привокзальной площади имени клоуна Калинкина. «Спокойнее надо быть в политических вопросах запятая слюной не брызгать».

Над площадью, как над полем брани, кружились суровые голуби мира.