Николай Шипилов - Мы — из дурдома

Сказал он такое по привычке «гнать пургу», а может, и сдуру — день такой выдался: магнитные бури, субординация звезд, попадание ноги не в тот тапочек.

Далее, размеренно суча дратву, он подробно изложил расовые классификации по группам различных признаков Иосифа Егоровича Деникера. Упомянул и открывшийся ему на заре заката Европы факт того, что миллиардеры всего мира — это искусственная раса, чей мир совершенно не похож на плоскую реальность человеческих масс общества потребления. Там все держится на кровнородственных связях, туда попадают лишь по праву рождения. Затем Фрол вытер свои умные руки о свои же штаны и засим продолжил:

— Статья тринадцатая новоиспеченной в мундире Конституции закрепляет в России идеологическое многообразие, то есть гражданин России имеет конституционное право быть расистом, ксенофобом и фашистом в одном стакане, если угодно. Добавлю от себя: национализм — это вторично, он от унижения и духовного морока. Потому-то люди и подхватывают быстро националистические лозунги. Они придуманы учеными. А расизм — он от Бога. Значит — это первично. Не мы создали расы, а Господь Бог. Есть ученый ученее Господа Бога? Нет такого. Зачем тогда Бог создал людей разными? Я не смею Ему перечить и возражать. Я на стороне Создателя. Мне один просмотр одухотворенных лиц типа лица нашей пациентки Вальки Новодурской, едва не умученной в подвалах Лубянки, ее шизоидный бред — спать ночами не дает. Мне из-за нее обидно за всю нашу «дурку»! А скажи теперь ты мне, старику-инвалиду второй группы: известны ли тебе первопричины всего сущего?

— Что? Та-а-а!.. Вот это та-а-а! То есть что? Ньет… — сказал вконец обломанный русской дикостью корреспондент. — Ньет, ньет… Кте у фас туалетний комнат?

— В уборной он, «туалетний комнат», я ж говорил уже. Но слушай же, слушай ушами, херр, расскажу тебе напоследок быль, — Фрол силой усадил херра на табуретку и дал ему в руки валенок, предупредив: — Если что — не вздумай мне в валенок…

Потом принялся повествовать.

— В нашей клинике находился на излечении один знаменитый адвокат. Какая у него была маня? [22] Здесь: мания. А такая маня, что бросил он практику, вышел из коллегии и стал ходить по городу. Он ходил и собирал в котомку горелые спички.

«Жалко, — говорил всё. — Ох, жалко…»

Об этом помешательстве только и говорили вся улица и весь город.

Жена, это, ему:

«Полуэкт Полукарпыч! Милый вы мой сожитель, скажите своей птичке, скажите своей козочке, скажите своей дикой кошечке: отчего, отчего вы на горелых спичках экономите? Гонорары у вас дивные и славные. Дом у нас — как бабушкин сундучок, все в нем есть, даже колбаски «охотничьи»! Чего вы жалеете-то их, эти самые, горелые, никому не нужные, безобразные спички? Колбасок не хотите ли?»

Он же, добрая душа, ей и молвит:

«Мне не спичек жалко, Даниэла Львовна, кошечка вы моя дикая. Нет, не спичек. Мне, дорогая вы моя Даниэла Львовна, деревьев животворных жалко да лесов реликтовых!»

Каков вывод? Вывод таков, что мы имеем дело с вечной проблемой «герменевтического круга», а именно: знание целого достижимо лишь через знание частей, а знание частей невозможно без знания целого.

Она, хоть и при немецких диоптриях, Даниэла-то наша Львовна, и книжки почитывала перед сном, но она не имела понятия об этом круге. Зато круги появились у нее под глазами, как тени тяжких бессонных ночей. Несколько ночей подряд ей по телефону звонил некто и прокурорским голосом будоражил ее память приятными воспоминаниями давней юности. А тут три ночи он не звонил, и три ночи до зари плакала у камина прекрасная Даниэла Львовна. Она видит — с ней в койку ложится ненормальный мэн. Что делать? Разумеется, муж и жена — разные люди. Чтобы жить вместе, надо как-то притираться. Она притираться-то — хоп! — и передумала. Она подурнела лицом, нос ее стал алым бурачком, под ним прорисовались усики…

Тогда она умылась, побрилась да и провела среди родных своих детишек референдум:

«Хотите ли вы, — говорит, — чтобы ваша мать перестала батрачить на безумного сатрапа, вашего папеньку, и стала свободной женщиной? Хотите ли вы, — говорит, — сами воспитываться или желаете вы, живущие в тоталитарном обществе, чтобы отец по-прежнему заставлял вас делать уроки, чистить зубы и запрещал совать в розетку мои шпильки?»

«Никогда!» — радостно воскликнули двое сопляков.

Третий — самый младший — промолчал и вдруг заплакал навзрыд.

Слезы ребенка тронули Даниэлу Львовну. Она утешила дитя: