Терри Сазерн: Блистательный и утонченный

Мистер Тривли остановился и предложил доктору сигарету, от которой последний отказался, затем продолжил, какое-то время говоря с зажатой между губ сигаретой и слегка посмеиваясь.

— Вы должны понять, какое это доставляло беспокойство — психологическое, я имею в виду; постоянство этой…

— О, да, — сказал доктор Эйхнер. — Да, конечно.

— Так вот, — продолжил пациент, — после того, как я четыре недели целенаправленно боролся с вирусом, ничего не изменилось. — Он снова прервался и улыбнулся, слегка застенчиво, или даже, как это могло показаться, с некоторой осознанной скромностью. — Да, он по-прежнему был на месте, никуда не исчез. Теперь он был шире по размеру, примерно как кончик авторучки, глубиной в четверть дюйма, мягкий, но не выделяющий жидкость. Я решил, что слишком много переживаю по этому поводу и надо выкинуть это из головы. В конце концов, в известной степени, это могло быть психосоматическим явлением. Это сводило меня с ума, или я сам себя сводил с ума, постоянно думая об этом. Так что я прижег прыщ с помощью маленькой серебряной пластинки, раскаленной электричеством, — и потом я забыл про него, окончательно забыл. Я даже не думал взглянуть на него, когда бывал в душе… и я перестал надевать белые хлопковые носки — не специально, естественно, но я больше не выбирал себе носки именно белого цвета, просто брал ту пару, которая была под рукой. У меня не было случая осмотреть эту болячку в течение полугода. А когда я, наконец, осмотрел ее, оказалось, что дырка в прыще уже размером в мелкую монету и глубиной практически в дюйм. Я замазал ее раковой культурой — мозговым видом раковой опухоли. И заклеил прыщ пластырем «Бэнд-Эйд».

Мистер Тривли прервался и наклонился вперед, чтобы стряхнуть пепел с сигареты в пепельницу, стоявшую на столе.

— Боюсь, что я не совсем понял ваш рассказ, — сказал доктор Эйхнер.

— Ну, я не вполне оперирую специальными терминами, конечно, но это была мозговая раковая культура из лабораторий Ренна. У меня есть друг, который проводит там биологические исследования, понимаете, и иногда я заезжаю за ним туда, в клинику, забираю его, и мы вместе идем куда-нибудь погулять. И он мне периодически показывает результаты исследований, над которыми работает. И в этот раз он мне показал свою работу по изучению рака мозга… и там были все эти трубки, или пузырьки — как вам угодно, этой самой раковой культуры, там, прямо на стойке они и находились. О, естественно, я заметил их еще раньше, правда, я как-то и не думал о них специально. Хотя тем вечером — он как раз работал с какими-то отвратительными пятнами и после этого очень долго мыл руки, — пока я оставался один и ждал его в лаборатории, так получилось, что я снова начал думать о своем повреждении. Может, оно слегка саднило, даже уже сам не помню, во всяком случае, я посмотрел на него. «Ты еще там, да? — сказал я. — Просто сидишь там все время и ничего не делаешь? Ну, так давай вместе что-нибудь сделаем, а?» И я взял один из пузырьков с раковой культурой, выковырял оттуда немного прямо ногтем и наполнил этой массой свое повреждение, прямо вовнутрь все это засунул — это было цвета и консистенции мокрых дрожжей… знаете ли вы, что это такое, кстати? Полагаю, что все-таки знаете, разумеется. И я запечатал все это «Бэнд-Эйдом».

— Чем? — спросил доктор Эйхнер, нахмурившись.

— «Бэнд-Эйдом», — беспечно ответил молодой человек. — Знаете ли, таким маленьким клеящимся компрессом. Я носил с собой целую упаковку со времени первых попыток лечения.

— Да, понимаю, — сказал доктор.

— Так что… — передернул плечами мистер Тривли. — Так что я продолжал заниматься своими делами. Даже ни малейшего внимания этому не уделял, ни малейшего. Фактически я не осматривал повреждение в течение последующего, достаточно долгого периода — в течение четырех месяцев. Оно было заклеено пластырем, и я делал так, чтобы вода на это место не попадала, поэтому его не могло смыть, когда я принимал душ. А потом я снова осмотрел повреждение, случайно так получилось — просто когда я одевался, компресс окончательно отлип. Две недели назад. И тогда я записался к вам на прием. Я сказал девушке — вашей секретарше — что это не срочно, и она мне предложила вот эту дату. В то время я еще не осознавал, сколько предстоит ждать, но она сказала, что на тот момент вы были очень заняты. Так что я согласился на первую же дату, которую она предложила, все еще не осознавая, видите ли, сколько предстоит ждать. Я сегодня утром осмотрел повреждение. И, кажется, оно окончательно зажило.