Андрей Черкасов: ...А до смерти целая жизнь

«24 марта.

Знаешь, что такое усталость? Разная она бывает, но сегодня у меня усталость приятная: и устал вроде, и все-таки хочется еще работать и работать. Это потому, что работа интересная, нужная и творческая. Что ни говори, а долго нам жить еще в нашей лаборатории, и мы решили сделать ее такой, чтобы работалось в ней легко и радостно, а для этого, невзирая на установленные каноны, мы создаем свою техническую эстетику.

Сегодня убедились: обыкновенный письменный стол или рабочий верстак можно сделать таким, что и смотреть и работать будет приятно; пусть даже это на первый взгляд необычно, но мы не боимся необычного, нового, и наш девиз — «не так, как у других». Юрка сегодня перевернул «вверх ногами» книжную полку, и мы удивились: как это раньше нам в голову такая идея не стукнула? — смешно, необычно, но красиво. Главное, что ни у кого так нет. А потом, когда оборудуем свой быт по-своему, «не так, как у других», может быть, договоримся меж собой и повесим плакат: «На работу — как на праздник!» А чтоб смешней было, повесим его, к примеру, на потолок или «вверх ногами». Ведь так тоже ни у кого нет.

Тебе не скучно еще слушать мою болтовню? Терпи. Впрочем, об этом хватит.

Все было бы хорошо сегодня, только одно меня мучает: не смог отправить тебе написанное вчера письмо, значит, какой-то день опять будет для тебя неполным, как бывают неполными мои дни, если я не получу твоего письма. Но ты не очень грусти, хорошо? Ведь всегда может случиться долгий перерыв в письмах, и тут ничего не поделаешь.

Ничего, все хорошо, родная. И все будет хорошо, правда?»

«26 марта.

Опять грешен: вчера не мог написать тебе. Но надеюсь на твое великодушие, ты простишь меня.

Скажи, чем ты опять недовольна? Хочешь, чтобы я больше писал о себе. А что о себе говорить? Я хочу говорить о тебе и жить только тобой.

Нет, я уже не изучаю влияния климата на свой кашель, я уже изучил его. Климат ни при чем. А на всех врачей я смотрю свысока. Да и незачем к ним обращаться: здоров физически и морально. Правда, чуть-чуть психованный, но нет худа без добра — слава бешеного оберегает меня от слишком назойливых собеседников. Многие знают, что в разговоре со мной, особенно если разговор касается вопросов морали, важно знать меру и не говорить лишнего, иначе могу невзначай и промеж глаз задеть…

Татьянка, а тебя я прошу пореже устраивать прогулки в летнем пальто — ведь еще холодно, и весенний воздух обманчив. Не надо брать пример с меня и устраивать эксперименты, ведь я дурной, а дурных и смерть не берет. А ты береги свое здоровье, моя Татьянка, хорошо?

Товарищи студенты, зачем паникуете, позвольте спросить? Не сгорит ваш курсовой. «Жизнью и творчеством предшествующих поколений» доказано — нами то есть. Уж куда как ярко горел мой, не то что курсовой — дипломный, а и то не сгорел. Я ведь рассказывал тебе, помнишь, как использовал два месяца дипломного проектирования? Программа у нас была твердая. Мы — это я, Анатолий, Валерка, иногда еще кто-нибудь — утром приходим в отведенные нам для проектирования две комнаты, сидим в одной из них, курим, болтаем о том о сем, иногда от скуки справочники полистаем. Листали ребята, я считал, что опускаться до этого — ниже моего достоинства, я был круглым, без сучка без задоринки, лентяем — «сачком», — и мой дипломный являл собою на протяжении шести недель шесть абсолютно чистых листов ватмана, которые я отдавал «в оборот» нуждающимся…

Потом я проклинал эти дни, когда приходилось ночи напролет сидеть над проектом.

И как ни глупо были прожиты эти дни, я их почему-то не могу забыть.»

Тех дней не забыть и мне. Ведь ни мама, ни я сам ничего этого тогда не знали. На наши вопросы ты отвечал:

— Все в порядке.

— Значит, успеешь в срок?

— Боги мои! А вы что, сомневаетесь?

Ты уходил с утра, унося с собой очередной лист ватмана, и мы полагали: стало быть, и вправду идет дело. Однажды ты сказал:

— Мама, знаешь, я пойду вечером к Анатолию и, может, заночую у него, так что не волнуйся, ладно?

— Что-то случилось?

— Заело у него с дипломным — лист испортил, надо заново. Не подсобить — погорит.

Во втором часу ночи ты позвонил домой:

— Все в порядке, мама. Часика два еще придется посидеть. Вернусь утром. Спокойной ночи…

В девять утра тебя не было. В одиннадцать — тоже.

Телефон Анатолия не отвечал. Мы знали, что Толины родители в отъезде, и решили: вы «уработались» и спите. Но вот и двенадцать. Вот и первый час пошел. Звонки по-прежнему без ответа. И мама поехала к Анатолию.