Анна Матвеева - Есть! [litres]

Во всяком случае, когда я вела кулинарные ток-шоу и телесостязания поваров, всё обстояло именно так.

В студии, которую спешно переоформили под «Ека-Шоу» (а может, не спешно? Может, подготовка велась за моей спиной долгие месяцы?), сидело столько народу, что Дод не сразу нашёл для нас местечко. Извиняясь, мы втиснулись между пышным мужчиной в ромбовидном галстуке и ничем не приметной тётечкой.

– Приветствую тебя, пустынный уголок, – пробурчал сверху голос Пушкина. Не голос – глас Божий! Впрочем, режиссёр в студии так и так чувствует себя Богом.

Дод тем временем сдвинул пышного мужчину в сторону. Пышный, как все люди уходящего поколения, молниеносно считал статусную информацию и спорить с Колымажским не стал. Скрестил ноги и впился взглядом в авансцену, где красовалась самая навороченная плита, какую только можно себе представить. Студия была оформлена в излюбленных Екиных голубых тонах, которые, на мой взгляд, не стимулируют аппетит, а напрочь его отбивают.

Я нервничала – мне казалось, что народ узнаёт меня и шушукается, но на самом деле, видимо, пора привыкать к мысли, что узнавать меня никто больше не будет, за исключением родной матери. Не думала, что это так больно! Пятнадцать минут назад я влезла в интернет, надеясь, что верные поклонники меня не оставили, – увы, теперь они дружно обсуждали великолепную Еку Парусинскую. Мой Живой Журнал превратился в Мёртвый – там не было ни одного нового комментария. Я чувствовала себя как невеста, украденная на свадьбе: невеста, которую так и не стали искать…

Колымажский вздыхал и маялся, ему явно хотелось рассказать мне обо всём, что случилось на телеканале «Есть!» в последний месяц, но каждый раз Дод останавливал себя на полузвуке.

В проходах подскакивали не в меру яростные Екины фанаты – юные девочки и мальчики в голубых фартуках. На их фоне три лысых неподвижных головы, маячившие прямо у нас перед носом, выглядели многозначительными, как заколдованные лесные валуны. Одна из этих голов буквально приклеивала к себе взгляды складкой на загривке – с виду нежном и мягком, как дорогой диван.

Через проход от нас сидела некрасивая толстая девочка в очках, её держал за руку такой же точно некрасивый толстый папа.

– Работаем! – прокричал сверху режиссёр, и моя соседка зааплодировала, высоко подняв руки – как будто убивала на лету комаров. Аудитория примолкла, а потом дружно взвыла и тоже захлопала – под развесёлую музыку на сцене появилась Ека. В очередном голубом платье, совершенно неподходящем для повара.

Некрасивая девочка в очках закричала:

– Ека! Ека!

Ведущая дружелюбно помахала девочке со сцены:

– Мои дорогие зрители, кажется, что мы не виделись целую неделю, а ведь прошёл всего один день! Знаете, о чем я думала сегодня утром? Кулинария родилась в тот день, когда кто-то первым заметил, что половинки перцев похожи на лодки, а из рёбрышек так удобно делать корону. В литературе это называется метафорой.

Соседка зааплодировала ещё яростнее.

– Но мы сегодня не будем говорить о литературе, – Ека сморщилась так, словно бы ей под нос сунули грязный носок, вымоченный в нашатыре. – Мы с вами продолжаем наш общий проект под названием «Ека-Шоу»! Итак, вы готовы?

– Да! – без понуканий надсмотрщиков, которых сегодня было в студии четверо, рявкнули зрители. На этот вопль явились бы сразу и Дедушка Мороз, и Снегурочка – так слаженно они орали. Моя соседка тряслась в очень несимпатичном экстазе, и я инстинктивно придвинулась к Доду.

Идею «Ека-Шоу» наш поэтичный режиссер рассказал мне по дороге в студию. За час до эфира телезрители отправляют Еке смс-сообщения, в которых содержится только одно слово – название продукта. Пока ведущая тянет время и заговаривает всем зубы, её команда во главе с Иран обрабатывает сообщения и выбирает двадцать самых редких (в смысле, реже всего упомянутых) продуктов. Список этих раритетов торжественно зачитывается Екой, и она обещает публике приготовить из указанных продуктов принципиально новые блюда, которым будут даны необыкновенные названия.

Я отчётливо поняла: я ненавижу Еку. Её волосы цвета пшённой каши. Её слишком светлые глаза. Её всезнающую ухмылочку, которая появляется на лице так же часто, как тире в нашем тексте.

– Разве можно запомнить двадцать наименований? – шепнула я на ухо Доду. – Слишком сложно для рядового телезрителя.

– А Ека не ищет лёгких путей, – ответил Колымажский.

Соседка бесцеремонно дёрнула меня за рукав.