Анна Матвеева - Есть! [litres]

Потом, конечно, подняла, но ответить не успела. Звонил Дод Колымажский.

Звонил сюда, в лес, где мой, чудом включившийся телефон, поймал сигнал… Не иначе что-то случилось! А если с Шарлеманей? Я оставила её как раз-таки Колымажскому – отвезла вместе с мисочкой, переносным туалетом и запасом корма.

Сосны угрожающе зашумели. Не двигаясь с места, чтобы не потерять драгоценный сигнал, я набрала Дода.

– Слушаю вас, – вежливо сказал он.

– Давид, что случилось?

– Геня? Наконец-то! Ты не определяешься. Где ты? Всё ещё в этой бородатой деревне? Вы там вообще знаете, что в мире происходит?

Колымажский так кричал в трубку, что, честное слово, даже природа на время притихла. После такого вступления я, как любой человек, решила: началась война. А что? Люди моего поколения выросли под «угрозы американской военщины» и песни о японских журавликах. Я до сих пор помню, как вести себя во время всеобщей эвакуации, и умею быстро надевать противогаз.

– Идиот, она решит, что война началась! – закричал в трубке родной голос. Ирак! Как я по ней соскучилась!

– Геня, возвращайся скорее! – торопилась Ирак. – В стране кризис, у нас – кризис жанра, и вообще ужас. Приезжа…

Она отключилась на полуслове, на дисплее высветилась надпись «Нет сигнала». Как финальные титры.

Я поднялась на ноги и увидела прямо перед собой грибное море лисичек. А за ними – Большую Сосну.

переломная

Родители, конечно же, разворчались: сначала приехала без объявления войны, теперь внезапно уезжает… Честно говоря, они слегка перестарались с ворчанием и недовольством – из-под вороха эмоций всё четче проступали облегчение и даже радость. Это было понятно. К маленькой Генечке, которую мама с папой тетешкали тридцать лет назад, взрослая телеведущая никакого отношения не имеет. Взрослым детям значительно проще – родители спустя годы остаются относительно знакомыми, а вот сами отпрыски неожиданно мутируют в толстых дельцов или телевизионных звёзд на стадии заката.

Кстати, в Пенчурке – закаты потрясающей красоты. Я несколько дней подряд специально караулила, когда зайдёт солнце – не смоется по-тихому, как в городе, а покинет сцену торжественно и гордо, как заслуженная артистка, получившая высокую премию.

Пока мы с папой шагали по лесу к автобусной остановке, солнце копило силы для очередного яркого прощания, и так жахнуло напоследок по стёклам фырчащего «богдана», что я, каюсь, пожалела о том, что уезжаю из Пенчурки. Всё-таки здесь очень красиво. И староверы оказались не такими уж страшными, какими их намалевало воображение; женщины тем более у них по домам сидят, а от женщин – по своему горькому опыту знаю – в жизни все главные беды.

– Приезжай, когда захочешь, – сказал папа, уколов меня на прощанье своей невозможной бородой. – На рыбалку сходим!

Бедный папа! Так и не привык, что у него нет сына.

Звонить Колымажскому, Ирак и Пушкину с Аллочкой я начала сразу после того, как лес за окном сменили инопланетные пейзажи Гадова – печально известного городка с насмерть замученной природой. Кто-то мне рассказывал, что в Гадове все жители поголовно – либо алкоголики, либо онкологические больные. Даже сейчас, когда стемнело, видно, что вместо деревьев близ Гадова торчат одни лишь сохлые палки, и земля здесь каменная, мёртвая. В городке вздымались кверху трубы завода, похожие на гребёнку с выломанными зубцами. Колымажский, Ирак и Аллочка с Пушкиным не отвечали на мои звонки – более того, телефоны у них были отключены, а городской многоканальный мог предложить лишь длинные гудки, распиливающие воздух.

«Абонент временно недостоин…» – послышалось мне в очередной раз вместо «недоступен», и я, разозлившись, нажала отбой. Прислонившись к окну, рядом со мной дремала уютная бабулька в беретике – от неё пахло точно так же, как от моей ба Ксени. Странно: человека нет, а запах, точнее, память о запахе живёт. Пахнет лежалыми карамельками, камфарой, огуречным лосьоном и, самую малость, булочками. Булочками с корицей и сахарной пудрой… Я придвинулась ближе к бабульке и тоже уснула.

Разбудил меня громкий голос Остапа Бендера.

– Ты где вообще? – кипел П.Н., вопли которого не умещались в телефонной трубочке. Бабулька уважительно отодвинулась.

– В автобусе, – шепотом ответила я, опасаясь разбудить спящих вокруг пассажиров.

– Она в автобусе! – П.Н. сказал это таким голосом, как будто я сморозила нечто настолько смешное, что у него даже нет сил придумать ответную реплику.