Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

Я укоризненно смотрю на Настю. Она ведет себя глупо. Бесполезно отрицать то, что уже доказано. Зачем нападать на личность человека, которого она не знает? Зачем продолжает настаивать на своем? Неужели же впечатления от Ильфа и Петрова так константы, что она продолжает и сейчас использовать методы Бендера? Простыми методами здесь нельзя отделаться. Я чувствую, как в душе у меня нарастает презрение к ней, к этой женщине, загнанной в угол, ослабленной, одинокой, которой не остается ничего другого, как отпираться до последнего, чтобы хоть как-то сохранить лицо. Где былое ее остроумие, где скорость реакций, где ясная работа ума? Она похожа на раздавленного червя, которому не остается ничего, кроме как пытаться куда-то уползти, бесполезно шевеля тельцем.

— Но это еще не все, — продолжает мама. — Может, думаю я, — девочка заигралась, девочка боится придти и сказать, что ее не взяли на работу? Дай, думаю, проверю, а работает ли она на ТРК "Эхо". Дойду до них — благо это близко. Через вахту меня, правда, не пропустили. Однако я взяла у охранника исчерпывающую информацию о том, что Шиндякова А.П. у них не работает и никогда не работала.

— А вот это ложь, — в негодовании вскрикивает Настя, невольно выдавая себя.

Мама поймала ее на приеме с двойной ложью.

Настя невольно признала свою ложь по первому пункту, возмущенная "клеветой" по второму.

Впрочем, мама не ставила перед собой такой цели, поэтому не обращает внимания на "прокол". Для нее ложь Насти очевидна по всем пунктам, потому что она их лично проверила, но даже одного пункта было бы достаточно, чтобы понять: "Настя — не наш человек".

Никакая аргументация уже не в состоянии ничего изменить. Она проиграла. А теперь у нее просто не хватает мужества признать поражение.

Мама спокойно смотрит на Настю, на меня, а потом буднично заявляет:

— Уже поздно. Пора спать. Завтра рано вставать на работу.

Лишь только закрывается дверь, Настя садится в кресло и плачет. Потом поднимает злое и мокрое лицо:

— А на "Эхо" я на самом деле работаю!

Мне приходит в голову, что я могу простить ей все, все, даже ложь, даже измену, но не могу простить глупости. Я понимаю, что самым страшным пороком в отличие от Пилата считаю не трусость, а глупость.

— Кисыч, почему ты бросил меня?

— Что значит "бросил"… тебя? Ты погубила себя сама. Погубила все, что было построено с таким трудом. И все по глупости.

Она и не подозревает, каких усилий стоит мне говорить с ней, не повышая голоса.

— Кисыч, ты любишь меня? — задает она любимый вопрос.

— "Сейчас этот вопрос как-то неуместен", — отвечаю я словами Криса из "Соляриса". — Конечно, люблю. Я же тысячу раз говорил это.

— Что же теперь делать?

— Спать. Утро вечера мудренее. Сейчас мы все равно не сможем ничего решить. Завтра будет целый день. Вдвоем все, не спеша, обсудим…

Я отворачиваюсь к стенке и чувствую, как по телу проходят судороги.

Она пытается нашарить в темноте мое лицо, но я прячусь. Как это ни странно, на самом деле хочется спать. У нее начинается приступ ярости. Она вгрызается в мое плечо. Такое ощущение, что я это предвидел. Отрываю ее голову от себя, чувствуя, как по плечу течет кровь. Она, шумно дыша, начинает борьбу. Чтобы нейтрализовать обезумевшую кошку, я заваливаю ее на спину, прижимаю ее руки ногами, что причиняет ей боль, потом переношу центр тяжести на живот.

— Хватит, Родя, отпусти, мне больно.

Я склоняюсь к ее уху и шепчу:

— Ты не будешь шуметь, драться не будешь?

— Нет, не буду.

— Успокоилась?

— Да.

— Точно?

— Да.

Она просит меня так же, как и в ту ночь, у бабушки:

— Кисыч, возьми меня, пожалуйста. Я хочу, чтобы эта последняя ночь принадлежала нам.

Я вижу, как ее тело изгибается. Она встает на мост. Ее рот открывается для крика. Я вижу это в неровном свете фонаря, озаряющего комнату.

— Тихо, любимая, тихо. Не кричи…

Мне снится весна. Река. Заливные луга. Синее небо. Сено…

— Настя, выслушай. Выслушай спокойно, без эмоций. То, что произошло, разрушило здание, которое мы с тобой воздвигли. Впрочем, еще не все потеряно. Мы уже не сможем развивать события по первоначальному плану. Как ты понимаешь, нам этого не позволят. Чтобы не усугублять положение, ты должна уехать. Временно. До тех пор, пока я не изыщу способов тебя вернуть. Поверь, я не стал тебя меньше любить. Желаю нам обоим блага, как и раньше. Я и не думал отказаться от тебя, но если ты не уедешь, только осложнишь ситуацию. Вдвоем мы больше не сможем здесь существовать. Неужели ты не понимаешь? Да что я, в самом деле, такое говорю?