Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

"И если свет, который в тебе — тьма, то какова тьма?"

Мамы на работе. Отец спит. Настя еще не пришла.

Я разбираю диван, внезапно обнаружив, насколько он постарел, быстро раздеваюсь, и, даже не попытавшись приготовить чая, ложусь. Мне кажется, что я несусь вниз с ужасающей скоростью, что я сейчас разобьюсь, я вздрагиваю в ужасе… и открываю глаза, не понимая, что происходит.

Настя трясет меня за плечо, приговаривая:

— Кисыч, Кисыч…

— Настен? Мне снилось, что я падаю… Ты откуда? Почему так поздно? Сколько сейчас?

Она смотрит на часы:

— Вообще-то еще не поздно — двенадцатый час. У меня для тебя сюрприз. Ты встанешь?

— Да, подожди минуту.

Она встает, торжественно выпрямляя голову и спину:

— Дорогой Кисыч, поздравляю тебя с Днем знаний. Желаю тебе педагогических успехов на твоем непростом поприще!

Затем она протягивает сверток, элегантно обернутый в бардовую упаковку.

— Спасибо…

Я увлекаю ее к дивану, поднимаю на руки и одновременно гашу свет, раздевая, копошась в ее теле…

Настя тех далеких лет, периода ее ученичества — полная, даже чересчур, в очках-хамелеонах, умная, похотливая, почти без комплексов девочка, которая стесняется своего тела. Чтобы выиграть у более привлекательных подруг, ей, приходится брать интеллектом и доступностью…

Уже засыпая, я, как это обычно бывает, вдруг понимаю секрет ее личности, но сон накрывает меня черным крылом смерти, не давая осознать откровение полностью.

День рождения напоминал мистерию.

Каждый поздравлял особенно, вкладывая в поздравления тончайшие оттенки опыта, которым все присутствующие были связаны. И за всем стоял мой личный опыт.

По этим людям я мог бы проследить все линии моих бесчисленных жизней, мог собрать тонкий узор бытия, начиная с рождения и кончая смертью, о которой я ни на минуту не прекращал думать.

Я смотрел на собравшихся, и мне казалось, что я вижу каждого насквозь, что их мир прост, что его можно описать одним словом:

Мама — надрыв;

Настя — похоть;

Саня — невроз,

Тихонов — корысть;

Аня — холерик.

И эта простота пугала.

Становилось как-то обидно за прохладу великолепного осеннего дня, превращающегося в вечер, за бесхитростность жизни и простоту смерти. За обыденность сущего.

Перед мысленным взором проходили мириады Дней рождений, которые я помнил (или мне казалось, что я их помню, потому что я мог и выдумывать переживания или брать их из других дней, не более и не менее важных).

Я поймал себя на мысли, что мне не обязательно фотографировать и фотографироваться, потому что все эти люди и события уже запечатлелись в памяти надежнее всех фотопленок мира, со всеми подробностями и выражениями лиц, со всеми словами и смехом, со всеми заблуждениями и чаяниями. Запечатлелись как живые и как мертвые, потому что мысленно я переживал смерть каждого. И, конечно, свою.

Стемнело. Гости начали собираться.

Как и год назад, я пошел провожать их, только в этот раз Настя осталась дома, чтобы помочь маме убрать со стола.

— Да, — пробормотал я, удивляясь тому, насколько пьяно прозвучал собственный голос, — мы мечтаем вовсе не о том, что сбывается.

Меня разбудил шорох у двери.

Это была Настя. Я хотел продолжить сон, но его словно и не бывало.

Она была пьяна. Я даже не стал спрашивать, где она была и что праздновала. Я сделал вид, что сплю. Она тихонько умылась, разделась и легла.

Меня окутала волна ее запахов. Показалось, что к запаху тела примешивается и еще какой-то, посторонний, но мне не хотелось разбираться, кажется это или так оно и есть. Во сне мир склеивался воедино, и "дней связующая нить" крепла, а завтра предстояла умственная работа. Как мог я учить, если не был цельным? Я уснул и не видел снов.

Вечерами, когда Насти не было, я стремился постичь суть Красоты. Я сидел, запершись в своей комнате, пока мама хлопотала на кухне, и смотрел порнуху, которой меня снабдил Санек. Во мне не было похоти, поэтому я с удивлением разглядывал то, что обычно возбуждает ее. Мне вдруг пришло в голову, что я пытаюсь найти во всех этих обнаженных женщинах идею красоты. Вспомнились платоновские эйдосы. Из всех этих представлений я постоянно стремлюсь почерпнуть нечто новое, ранее невиданное, а затем собрать воедино эту новизну и воплотить в единое представление, создав образ идеального существа. Но зачем он мне нужен? Возможно, все эти поиски обусловлены желанием познать. Только позволит ли этот нелепый метод, которым я пользуюсь сейчас, познать Настю, маму или кого-то еще? Между нами лежит бездна, и преодолеть ее невозможно. Загадка андрогинов.