Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

— А у презерватива — 100 %.

— Не сто, а 97 — он может порваться.

— Не хочешь использовать и то и другое?

— Ты боишься стать отцом?

— Слишком уж много раз я проходил через это!

— Не бойся, иди ко мне.

Она раздвинула ноги.

Я поднял их и положил себе на плечи. Они оказались коротковаты. Когда я придвинулся ближе, ее колени почти коснулись лба.

— Тебе не больно? У тебя хорошая растяжка? — пошутил я.

— Не больно, — она не поняла шутки.

Я ощутил жжение. Подумав, что дело, может быть, в мази, я, не обращая внимания на странное ощущение, начал делать то, что положено.

— У тебя жжет? — спросила Таня шепотом.

— Да. А у тебя?

— Тоже. В инструкции написано, что эта штука продлевает акт.

— То-то я думаю.

— Что, правда продлевает?

— Ощущения какие-то неострые.

— Это плохо?

— Может, не будем болтать?

Я очень трепетно подошел к проблеме ее оргазма, рассудив, что нет ничего хуже, чем кончить раньше.

И мне удалось дождаться. Акт длился очень долго, возможно, потому, что мазь снижала чувствительность не только моих рецепторов, но и ее. Мы поменяли несколько поз. Наконец, я почувствовал, что Таня кончает: начала, погрузив язык в мой рот, двигаться беспорядочно. В этот момент она была сверху. Так ей было удобнее, учитывая длину ее ног. Тогда я расслабился.

Я невольно сравнивал обыденность этого акта с ощущением невесомости от акта с Демонической, который произошел, когда "боги воскресли".

Таня, отдохнув, начала молоть всякую чепуху, а я думал о собственном равнодушии к женщине, которую возжелал лишь на мгновение, увидев впервые в приемной директора.

Постепенно я начал проваливаться в дремоту. Рядом лежало чуждое существо, а ночь, разбавленная светом фонаря, стала вечером. Сумерки. Я стою около киоска. Вдруг нападает тоска предчувствия. Я знаю, что сейчас появится Шиндякова. Чтобы не пропустить ее, как уже бывало (предчувствия, касающиеся встречи с ней — дело обычное), выхожу на середину тротуара. Это тот самый тротуар, где умерла женщина на Рождество. Шиндякова не видит меня. Идет прямо, но мимо. В своем шуршащем бордовом костюме, какой я недавно видел у девушки, похожей на нее. Я хватаю Настю за одежду, поворачиваю лицом к себе и, исходя из того, что она видела меня, но хотела пройти, строю разговор.

— Не убегай! Нужно поговорить.

Ей пора. Я понимаю это, как "Все кончено. Отпусти меня, ибо меня уже ждет другой". Становится одиноко в этом мире. Однако она добавляет несколько фраз, из которых следует, что она зовет меня к бабушке, что мы там будем жить с ней. Уже всегда. Причем это сказано таким тоном, что она и не сомневается…

Голос отца звучит в моем уме: "Она же обманет тебя, и ты никогда не сможешь проверить это. Она изменит тебе в любой момент".

Я не боюсь идти вразрез со здравым смыслом, но мне одиноко оттого, что единственная женщина, которую я люблю, обманывала и будет обманывать.

Я иду с ней, понимая, что не будем мы жить вместе, что счастье этого рода создано не для меня. Центральная улица города. Сумерки…

Сейчас, прямо сейчас, звонит Юля Буланова. Неунывающая вдова. Мистический человек прошлого. Сам факт ее существования говорит: "Прошлое — забудется, настоящее станет прошлым, все сущее — миф. Ничего нет".

Что главное в настоящем для Родиона? Таня? Секундов — мой мифический друг, мое зеркало, в котором я видел свое взросление, старение? Мои размышления о сознании и химизме? Наверно, последнее. Попытка постичь истину, понимание невозможности этого не только в силу нехватки времени, а потому что…

Была клетка, которая находится в состоянии метаболизма. Чтобы улучшить ее адаптацию, было создано сознание — перекодировка химических процессов в субъективные состояния и наоборот. Я постоянно использовал сознание по назначению. Страх смерти — странное состояние — боязнь прекращения состояний, т. е. химических процессов. Но сознание никогда не сталкивалось с этим, поэтому страх необоснован. Моя тоска по Шиндяковой необъяснима — что сознанию до нее?

Я связал воедино любовь и мотивацию. В состоянии любви один объект становится мотивом для удовлетворения всего множества потребностей, поэтому потеря мотива переживается в виде фрустрации. Но я заменил Шиндякову другими мотивами.

"Так чего ж я тоскую? Иль берег мне мил —

Парапетов Европы фамильная дрема?

Я, что мог лишь томиться, за тысячу миль

Чуя течку слоновью и тягу Мальштрема?"

Сознание играет злые шутки, заставляя переживать прошлое, как настоящее, нарушая временные преграды.