Владимир Амлинский - Оправдан будет каждый час...

…После заключительного слова Т. Д. Лысенко с саморазоблачительными заявлениями выступили:

П. М. Жуковский: «Я признаю, что занимал неправильную позицию. Вчерашняя замечательная речь академика Лобанова, его фраза, прямо адресованная ко мне; «Нам с вами не по пути»,— а я считаю П. П. Лобанова крупным государственным деятелем, — эти слова сильно меня взволновали. Его речь повергла меня в смятение. Бессонная ночь помогла мне обдумать мое поведение.

Выступление академика Василенко произвело на меня также большое впечатление, потому что он показал, как тесно связаны мичуринцы снародом, как важно в этот период оберегать авторитет президента. Исключительное единство членов и гостей на этой сессии, демонстрация силы этого единства и связи с народом, и, наоборот, демонстрация слабости противника для меня столь очевидны, что я заявляю: я буду бороться, а иногда я это умею, за мичуринскую биологическую науку». (Продолжительные аплодисменты.)

С. И. А л и х а н я н: «Мне, как молодому советскому ученому, следует из всего того, что происходило здесь, на этой сессии, из всего того, что мною, как ученым, продумано, сделать основной вывод. Речь идет, товарищи, я обращаюсь здесь к своим единомышленникам…»

С места: «Бывшим или настоящим?»

С. И. А л и х а н я н: «И к бывшим, и к настоящим. Речь идет о борьбе двух миров, борьбе двух мировоззрений, и нам нечего цепляться за старые положения, которые преподносились нам нашими учителями».

И. М. Поляков: «Перестраиваться в «экстренном» порядке — это дело несерьезное для ученого, который серьезно занимается своей наукой, любит свою науку. По многим вопросам мне надо еще много и серьезно подумать. Если мы, например, спорим о борьбе за существование и отборе, то в этом ничего нехорошего нет, так как товарищеские споры в среде советских ученых по тем или иным конкретным вопросам науки могут быть только полезными. Но нужно понять главное и основное, что нам помогли произвести глубокий, коренной перелом в области нашей науки, показали, что мичуринское учение определяет основную линию советской биологической науки… И это надо своей работой доказать, а не просто декларировать».

Его заявление, единственное, не сопровождалось аплодисментами.

Легче всего было бы свысоты летупрекнуть кого-нибудь из раскаявшихся в малодушии. Думаю, что они внутренне так ине признали правду Лысенко и выступили не только ради спасения своих судеб, но потому, что в тот момент видели в Лысенко не просто монополиста и вульгаризатора науки, а человека, которому верят, за которым идут практики науки, массы. Сыграла роль и атмосфера сессии, когда вдруг начинало казаться, что добытое годами и опытами в самом деле неверно и ложно. Во всяком случае, нельзя принять осуждающую и безопасную бескомпромиссность после действия, смелость наблюдателей, которым не приходилось самим делать выбор…

В это время отец работал над монографией «Жоффруа Сент-Илер и его борьба против Кювье». Историк, философ в науке преодолел в нем экспериментатора.

По свидетельству видных наших профессоров Бляхера, Кедрова, Микулинского, Мирзояна, эта работа, «посвященная анализу жизни и творчества великого французского натуралиста Э. Жоффруа Сент-Илера, стала значительной вехой в развитии исследований по истории биологии. Этот труд Амлинского получил мировое признание. Историко-биологические работы И. Е. Амлинского были высоко оценены французскими учеными и отмечены памятной медалью за заслуги в развитии науки».

В те же времена взяться за анализ эволюционных поисков и идей Жоффруа Сент-Илера было делом нелегким, во многих отношениях рискованным.

Отецпринадлежал отечественной науке, рассматривал ее поиски и достижения в русле высочайших достижений мировой науки. Тенденцию принижения культурного и научного наследия Запада он считал опасной и вредной.

В свое время Сталин сказал, точнее, написал, на рукописи горьковской сказки «Девушка и Смерть» личную историческую резолюцию: «Эта штука сильнее, чем «Фауст» Гете (Любовь побеждает смерть)». Горький вслух читал Сталину и приглашенным на эту встречу свою сказку. Один из писателей впоследствии рассказывал, что эти слова вызвали у Горького не радость, а краску стыда и смущения.

Он-то знал, что такое «Ф а у с т» и в его собственной жизни, и в мировой культуре. Вместе с тем, он чувствовал и себя достаточно крупным художником, чтобы не присваивать того, что ему не принадлежит, чтобы понимать, что сравнение этой сказки с одним из величайших творений мировой литературы звучит директивно, но с точки зрения истории и культуры, мягко говоря, неубедительно и даже трагикомически.