Асар Эппель - Латунная луна

В дебрях долговязой непролазной травы на бережке нашей речки им была известна укромная делянка, огороженная ржавой, в разных местах рваной металлической военной сеткой. В потайное это место пацаны забирались сравнивать по длине половые отростки, пускать, кто дальше, детские струи, зачем-то глядеть друг дружке в задницы…

Боже, какие были замечательные времена!

Сейчас, одержимые палаческой мыслью проверить на петухе Юливанны живучесть куриного рода, они и направляются к баснословной речке, ради такого забросивши даже освоенный недавно способ приканчивания уловленных в кулак мух резким швырком об пол.

Стоит, как помним, жара. По травяным кочкам движется в сторону свалки не разберешь какая ростом и годами орава, общий признак которой — наличие на каждом только трусов, из-под которых виднеется множество коленок в коростах и ссадинах от утыканий и преткновений. Загорелые голени под коленками замызганы, причем в расчесах от комаров. У одного на большом пальце ноги обретаются нечистые бинты, а еще кто-то украшен метинами зеленки.

Какой-то из них, давно и хорошо мне знакомый, несет секач. Сейчас это орудие да и само слово почти забыты, а жаль! Секач — небольшая кухонная утварь, для необходимой увесистости (им ведь перерубают кости) целиком, вместе с рукоятью, изготовленная из толстой железной пластины. Как бы вырезанный из тяжкого этого листа, он цветом черный, поверхностью гладкий и с идеально ухватистой по причине правильно угаданного лекального абриса рукоятью.

Стащивший с материнской кухни секач идет чванясь, поскольку добыл нужную вещь, и предполагает, что, уважая принос, ему достанется оттяпать петушиную голову. Но это предположительно.

Теперь касательно петуха. Суетливый гуляка был предварительно подстерегаем у дворового забора, глядевшего на пустырь, оставшийся после сгоревшего от зажигалки дома. Поставщик секача засел в прилегавших кустах. В кошелке у него ворочалась несушка, которую со своего двора притащил другой пацан. Еще двое держали наготове старый материн капот, и, когда на кошелочный куриный стон из подзаборной прорехи вылез одолеваемый похотью петушина Юливанны, капот моментально его накрыл, а на клюв была насажена подходящая по величине стреляная гильза (сейчас, когда его несут на декапитацию, гильзу заменила взятая вдвое аптечная резинка). Чтобы не хлопал крыльями и не дрался шпорами, пленник был обмотан поперек и по ногам черной изоляционной лентой.

В таком виде и в известной уже нам кошелке его и несут в приречную дебрь.

Завидев внезапную процессию, запыленные наши воробьи принялись перелетать туда-сюда, какой-то издал тревожное чириканье, применяемое, если замечена кошка, но кошки нигде не виднелось и остальные не стали его слушать, а расселись по верхушкам как всегда смердевшего конского щавеля и, не упуская из виду раздвигавшую заросли ораву, стали тихо оповещать один другого воробьиными своими догадками.

Действо требовало скрытности, а посему была применена дымовая завеса. Делается это так. Обрывок кинопленки плотно сматывают и заворачивают в бумажку, концы которой закручивают на манер конфетных. Потом в произвольном месте поджигают и, когда пленка займется, огонь затаптывают. Из плотной скрутки появляется густой дым, и пахнет если не пожаром, то паленым лаком для ногтей.

Таких подожгли несколько и в посиневшем воздухе сразу стали кашлять. Потом убрали с петушиного клюва аптечную резинку, а с лап изоляцию. Петух сперва тоже закашлялся, но, прижатый к глядевшему из земли голому камню, смолк.

Секач был вручен долговязому верховоду (иначе и быть не могло), а не дождавшийся своего поставщик палаческого орудия заколотил по дну кастрюли, в которой, набрав воды из речки, собирались петуха сварить, чтобы съесть, а потом гасить костер ссаками.

Когда взметнулся секач, отворотившийся в ужасе мальчишка, колотя в кастрюлю, загорланил:

Внезапно петух рванулся, вскинулся и побежал. Без головы! Всё оказалось правдой! Мальчишка шарахнулся, а обезглавленная птица понеслась сломя голову, расшвыривая кровь из перерубленной шеи на отпрыгивавших кто куда негодяев.

Безголовый петух уверенно угадывал свободное для бега пространство. Круг, еще круг, еще один! Кровь толчками вылетает в воздух, мальчишки, обступившие лобное место, орут: «Во, сука, дает!», а сказненная жертва вдруг взяла и метнулась к драной огороже и, безошибочно угадав какую-то прореху, унырнула в заросли. Словно бы всё видела! Но как это? Ей же бошку отрубили! Вон же валяется! С глазами же!