Кейт Аткинсон - Витающие в облаках

— С тобой сегодня днем был пес, где он? — выпалила Терри без всяких преамбул.

— Какой пес? — сказала Миранда. Вид у нее был такой, словно ей в вену подают по трубке раствор валиума.

— Тот, который за тобой шел.

— За мной шел пес? Зачем?

В конце концов Терри перестала допрашивать Миранду, но не раньше, чем исчерпала все возможные варианты пересечения ее и пса («Может, он лежит у тебя на кровати — просто ты не заметила?», «Может, ты спрятала его в гардеробе, потому что не хочешь, чтобы его кто-нибудь увидел?» и так далее). Будь у Миранды чуть больше сил — она выглядела анемичной, как жертва упыря, — она бы, наверно, двинула Терри кулаком.

Миранда неохотно спросила, не хотим ли мы чего-нибудь выпить, и Терри выбрала кофе. Он оказался из овса (а может, ячменя или бобов), и Терри им невежливо поперхнулась. Я попросила чая (он у Миранды настаивался в чайнике на краешке плиты), и это оказалось немногим лучше: чаинки были жесткие, как железные опилки, а молоко воняло козлом.

Снова появился Гильберт, без Боба, но с Кевином, который материализовался из ниоткуда. Явление Кевина меня удивило: рожденный и выросший в деревне, он был равнодушен к ее пасторальному очарованию («Зеленое, зеленое, все зеленое — какой в этом смысл?»). На нем был короткий коричневый анорак, словно оставшийся от юношеского увлечения трейнспоттингом.

Миранде наскучило ее занятие, и она, бросив плиту на попечение Гильберта, натянула белый халат, объяснила: «Акушня» — и вышла.

— Не забудь, ты сегодня убиваешь козла, — сказал Гильберт с чудовищным мажорным акцентом ей в спину.

— Почему именно я? — мрачно спросила она.

— Потому что ты врач, — разумно объяснил Гильберт.

Обитатели Балниддри готовили по очереди (хотя Миранду от дежурства по кухне обычно освобождали, так как ходили слухи, что она увлекается токсикологией). Видимо, сегодня была очередь Гильберта.

— Дома у нас готовит прислуга, так что тут я отрываюсь по полной, — сказал он.

Он открыл одну из дверец плиты, за которой оказалась духовка с криво поднимающимся караваем хлеба. Откуда-то еще он вытащил большой глиняный горшок, закрытый не очень чистым посудным полотенцем.

— Йогурт, — объявил он, словно знакомя нас.

От йогурта пахло козлом еще сильнее, чем от давешнего молока. Он разделился на желейные сгустки и жидкую кислую сыворотку.

— Как ты думаешь, он такой и должен быть? — спросил Гильберт у Терри, которая от удивления чуть не упала со стула: впервые в жизни кто-то поинтересовался ее мнением по поводу кулинарии (да и вообще по какому бы то ни было поводу). Польщенная, она очень постаралась с ответом:

— Попробуй добавить варенья.

— Гениально! — воскликнул Гильберт, извлекая банку варенья из буфета, внутренность которого я совсем не хотела видеть (но пришлось).

Варенье оказалось бузинным, и в нем попадалось множество мелких палочек-плодоножек. Кроме того, оно было отчаянно кислое. Гильберт добавил варенье в йогурт и энергично помешал.

— У меня где-то есть еще йогурт, — сказал он, распахнул очередную дверцу плиты и — к своему удивлению — обнаружил там стопку пеленок (хотелось бы надеяться, что чистых).

— Я их проветриваю, — сказала Кара, появляясь в дверях. Ее тянула к земле тяжесть Протея, сидящего у нее на бедре.

— Ну я как бы и не думал, что ты их запекаешь, — пробормотал Гильберт, но так, чтобы она не слышала. Еще в детстве нянька внушила ему чудовищный страх перед женщинами, а пребывание в Харроу возвело эту фобию на уровень искусства.

Кара села у кухонного стола и принялась кормить грудью Протея (на сей раз одетого в грязный комбинезончик). За ней в кухню вошла еще одна обитательница Балниддри, женщина по имени…

— Ради бога, не надо больше персонажей, — сварливо встревает Нора. — Их уже и так слишком много, и все эти эпизодические фигуры, какой в них смысл? Ты их вводишь в повествование, даешь зачатки характера, а потом бросаешь.

— Кого? Кого я ввела, а потом бросила?

Я вижу, что ей приходится напрячь память, но наконец она говорит:

— Давину!

— Кого?

— Она была на семинаре по творческому мастерству. Спорим, что она больше не появится.

— На сколько?

— На фунт.

— И вообще жизнь полна эпизодических персонажей — молочников, газетчиков, таксистов. Ну что, можно продолжать?

— А еще безымянный юноша!

— Нет, — поправляю я. — Безымянный Юноша.

— Не важно. Какой смысл был его вводить, если он даже не существует больше? Можешь не беспокоиться их называть, все равно они у тебя долго не держатся.