Я попыталась прокрасться мимо двери на цыпочках, но Арчи меня увидел и завопил:
— Что это вы там крадетесь! Ну-ка входите и садитесь!
Я протестовала, но безуспешно: он практически втащил меня в комнату и втолкнул в неудобный пластмассовый стул.
— То, что Хайдеггер мог бы назвать «пустой сварой из-за слов»…
Я поняла, почему он так настаивал на моем присутствии: кроме меня, единственным слушателем был Кевин — заметно расстроенный, словно зверь, загнанный в ловушку неумолимым речевым потоком Арчи. Ни Шуга, ни Андреа, ни Оливии, ни Терри (она сейчас, видимо, на пути во Фресно или Сорренто).
— Использование фрагментарного и обусловленного для выражения диссонантного… как говорит Пьер Машере… По строке текста можно идти не только в одном направлении…
Неужто прошла неделя с тех пор, как я в последний раз подвергалась этой пытке?
Арчи зудел дальше:
— …линия дискурса расщеплена… начало и конец неразделимо перемешаны…
Меня бросало одновременно в жар и в холод. В голове у меня жужжали пчелы (те самые, неправильные), а мозг будто сжимало спазмом. Это мне кажется или туман с улицы начал постепенно проникать в комнату?
Я начала дрожать. Я встала, и комната накренилась. Туман был повсюду — мне приходилось с усилием пробиваться сквозь него.
— Стойте! — завопил Арчи мне вслед, но я не могла остановиться.
Я пробежала мимо комнаты Ватсона Гранта, мельком увидев, как он пытается открыть окно. Наверно, чтобы выпустить туман.
Я поспешила дальше. Поскольку лифт не работал (благодаря студенту с «Культурой и анархией»), я протолкнулась мимо Джоан и ссыпалась вниз по лестнице.
Вылетев на холодный воздух, я чуть не столкнулась с Мэгги Маккензи — она как раз отчитывала явно присмиревшего профессора Кузенса за какое-то малопонятное административное упущение.
— А я вас искала, — слабо сказала я. — Хотела отдать реферат.
— Какой реферат? — Она поглядела на меня так, словно я поглупела еще сильней обычного.
Я принялась рыться в сумке и наконец извлекла потрепанные страницы реферата по Джордж Элиот.
— Что это? — спросила Мэгги Маккензи, держа реферат двумя пальцами, словно он был заразный.
Я в ужасе глядела на него — страницы рваные и потрепанные, обложка изодрана в клочья. Бумагу покрывали грязные следы, пятна и разводы, будто кто-то полил ее слезами. Я вгляделась — это были отпечатки лап, а разводы явно происходили от собачьих слюней.
— Извините… — пробормотала я, — кажется, мой реферат съела собака…
Резко зазвенел сигнал пожарной тревоги. Сперва я решила, что это у меня в голове — так странно я себя чувствовала, — но тут из здания повалила толпа.
— О боже, — сказал профессор Кузенс, — кажется, у нас пожар.
Я увидела, что из окон пристройки выплывает туман, и вдруг поняла, что это вовсе никакой не туман, а густой дым.
Сдавленные вопли и грохот вверху стали громче. Я подняла голову и увидела Гранта Ватсона, который колотил по окну своей комнаты, толкая и дергая ручку, словно запертый в ловушке. Внезапно окно распахнулось, и все книги, наваленные на подоконник, полетели вниз. Ватсон Грант предостерегающе закричал, но было поздно: книги посыпались медленным дождем, и я смотрела с интересом бессильного наблюдателя, как тома Краткого оксфордского словаря, сначала первый (от А до L), а потом второй (от M до Z), рухнули, словно ветхозаветные каменные скрижали, на голову Мэгги Маккензи. Раздался странный звук — «шмяк!», как обычно рисуют в белом облачке в комиксах: это ее тело ударилось о землю.
Все оказалось не так плохо. Все, кто был в здании, успели оттуда выбежать, и пожарные погасили огонь, прежде чем он успел причинить значительный ущерб (он питался воспламеняемым серым пластиком, которого в университете было очень много).
Профессор Кузенс и я (неохотно) поехали с Мэгги Маккензи в карете «скорой помощи». Тот же санитар, что вез в больницу доктора Херра, улыбнулся мне и сказал: «Опять ты». К сожалению, Мэгги Маккензи не потеряла сознания, а, наоборот, была весьма словоохотлива, словно удар по голове словарем стимулировал речевой центр ее мозга.
В Королевской больнице нам пришлось подождать, пока Мэгги осматривал врач. Профессор предложил пойти навестить Кристофера Пайка, бывшего кандидата на пост заведующего кафедрой. «А может, Херр тоже еще здесь?» — пробормотал профессор. Я уверила его, что нет.
После некоторых изысканий мы наконец обнаружили Кристофера Пайка в двухместной палате мужского хирургического отделения. Он был все еще опутан сетью веревок и блоков, но теперь его можно было узнать только по табличке с именем, прикрепленной над кроватью. Остальное было замотано бинтами — они покрывали его с ног до головы, как Человека-невидимку, так что на самом деле в этой куколке из марли могла дремать какая угодно бабочка. Из-под бинтов торчали трубки, по которым желтоватые жидкости втекали в тело больного и вытекали из него.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу