Анна Бялко: Сказки женского леса

А потом, в конце лета... Главное, я сам открыл ему дверь. Знал бы, свинтил бы заранее звонок, поломал бы запор изнутри.

Мы сидели у Полины на кухне, пятница, ранний вечер. Ничто, как говорится, не предвещало. Полина чистила к ужину обожаемых ею креветок. Раздался звонок в дверь. Удивленно пожав плечами – я никого, мол, не жду – она попросила меня открыть, у нее все руки в шелухе. Я, на свою голову, послушался.

На пороге стояло чудовище. Огромный, квадратный, огненно-рыжий мужик. Как шкаф. Плечищи, ручищи. Я слегка обалдел, а он, словно не замечая, отодвинул меня, вошел и направился в кухню, сбросив по дороге рюкзак. Я остолбенело застыл перед открытой дверью и очнулся, только услышав донесшийся из кухни Полинин вскрик.

Поспешив туда, я застал следующую картину. Полина висела у чудища на шее, а он кружил ее по кухне на руках. Остановился. Аккуратно опустил ее на пол. Полина, локтем отводя с лица прядь волос, восторженно таращилась на него во все глаза.

– Господи, Рыжий, откуда ты взялся?

– За тобой приехал, красавица. Мы через три дня вылетаем, собирайся давай. Успеешь?

– Ничего не пойму. Куда успеешь, зачем? Рыжий, ты спятил.

– Нет, дорогая. Я в порядке. Юлька сказала мне, что ты давеча развелась со своим последним мужем, не помню уж, как его там звали, так что я решил не тянуть. И судя по всему, – тут он покосился в мою сторону, – не напрасно. Так что пакуй тряпки, завтра нас ждут в Загсе, я туда заглянул по дороге, а билеты я еще в Бостоне заказал.

– Да, а жить где? У меня, между прочим, дети.

– Неужели? А я-то и не в курсе. А насчет жизни – я купил дом, напротив Юлькиного, три этажа, семь комнат – разместишься? И от университета недалеко.

– Лешка, правда? Рядом с Юлькой? Тот, с красной крышей? Лешка, ты прелесть. Все-таки я не зря всегда в тебя верила.

– Верила она. Лучше скажи, что у вас с визой?

– Какая виза, у нас гринкарта лет пять как.

– Ну и славненько. Ладно, ты разбирайся тут, я пойду на книжки взгляну – что с собой, что карго отправлять.

– Не смей трогать мои книжки, рыжая сволочь, – но чудище, не обращая внимания на запрет, устремилось в комнаты.

Абсолютно ошарашенный, я смотрел на Полину. Она, ошарашенная ничуть не меньше, замерла на месте, глядя в одну точку, прижав руку ко лбу и шевеля губами, словно что-то проговаривая про себя. Потом встряхнулась, подняла голову, с отвращением понюхала свою рыбную руку и кинулась к раковине.

Я нарушил молчание.

– Полин, что все это значит?

– Это? Ах, это. Это Лешка, Рыжий.

– Что рыжий, я и сам вижу. Кто он такой? Откуда? Что ему вообще тут надо?

– Жень, ну ты же сам все слышал. Что я могу сказать? Мы с ним еще на физтехе вместе учились, я ему обещала, что замуж выйду, да как-то все не успевала. То одно, знаешь, то другое. А он – вон, дом купил.

– Ты хочешь сказать, весь этот бред – всерьез?

– Черт его знает, что в этой жизни всерьез, а что нет. Мне с ним, конечно, всегда было легко, с Лешкой-то. Детям он тоже нравился. И место хорошее. Да, наверное, всерьез. Жень, погоди! Ты куда, Жень?

Я не выдержал. Ну их всех к черту с этими фокусами. Выскочив из квартиры, я хлопнул дверью и побежал вниз по лестнице. Черт знает что! После всего, что было, вот так, в две минуты, с каким-то уродом! Да пошла она!

Вечером я напился. Тяжело, до беспамятства, как уже давно не пил. Еще два дня прошли в похмелье, как в бреду, а в понедельник с утра я провожал Полину в аэропорту. Зря поперся, знал ведь, что зря, а все равно поперся, и так оно и вышло. Вздрюченная Полина металась между стойками, вещами и тележками, дети, утратив всегдашнюю выдержку, радостно верещали, почему-то уже по-английски, рыжее чудовище меланхолично читало книгу. Уже в самый последний момент, когда сумки и чемоданы поползли в раскрытый рот таможенного досмотра, Полина подошла ко мне – прощаться.

Я не смотрел на нее. Она положила руки мне на плечи, заглянула в глаза. Погладила ладонью по щеке.

– Женечка, не сердись на меня. Так лучше. Все равно нам бы с тобой не жилось. Ты сам все знаешь. Я другая. Мы с тобой разные, а с Лешкой похожи. Не горюй. В конце концов, я еще, может, когда-нибудь вернусь, и там, со временем...

Она поцеловала меня в щеку – первый раз, между прочим, за все время – а ее уже звали от стойки, она махнула рукой и ушла, не оборачиваясь.

Я вышел на улицу. Стоял солнечный, ясный день. Конец лета. Рядом, за оградой аэропорта, в воздух с ревом взмыл самолет. Я следил глазами, как он все подымался, уменьшался, растворялся в воздухе... Откуда-то с неба мне на рукав пиджака спустилась одуванчиковая пушинка. Я аккуратно снял ее, сдул с ладони. Вынул из кармана телефон и набрал Танькин номер.