Анна Бялко - Сказки женского леса

Странным образом, когда она уже легла спать, неясность в душе, всю дорогу висевшая мутным комом, вдруг развеялась и просияла дурацким счастьем. А Костя все-таки мой! Ведь приехал, сам приехал. И ночевал!

– И еще приедет, – возникло вдруг откуда-то тайное знание. Не мысль, не мечта – знание, такое твердое, будто написанное в книге. Только в правильных книгах такого не пишут.

Но так и вышло. Костя приехал снова, не прошло и недели. Встретил ее с занятий, домой не пошел. Долго, до темноты, гуляли вокруг монастыря.

Они брели по узкой улочке мимо утонувших в сугробах домиков, сырой снег чавкал под ногами, пахло серым дымом из печных труб. Все было тихо и как-то мертво.

Костя почти ничего не говорил, и она тоже. Так же молча дошли потом до вокзала. Костя сел в электричку, а она побрела, – нет, пошла, – нет, побежала – по насыпи домой.

Потом он приехал снова, потом еще... Потом остался с ней ночевать, – но в этот раз она разбудила его поутру, так что из дому вышли вместе.

Эти его наезды – на день, на два – незаметно снова стали привычны и нужны. Инна, не признаваясь сама себе, жила ими, а в промежутке – ожиданием.

И Костя ведь не говорил ничего, ни про жену, ни про любовь, ни вообще про будущее, но где-то внутри, в душе, рядом с тем местом, где было знание, что он тогда приедет, жила тихая уверенность – все будет хорошо.

Снег стаял, кончался апрель, виднелся конец семестра. Учителя говорили ей, да и сама она знала, что учеба идет неважно, что мысли ее не о том, что она витает духом, а не работает.

Не только учеба, работа тоже стояла. Она еле-еле дошила последний заказ, нового не брала. Почему-то не было сил, не в руках, в душе. Знала, что плохо, пыталась даже молиться, ходила к исповеди. Но – не помогало. Молитва не очищала, исповедь не казалась подмогой.

Расцветала весна, хотелось петь, хотелось бежать в поля и летать там, раскинув руки...

С весной пришло тепло, а с теплом... Хозяева возвращались на дачу.

Они приезжали уже в пятницу, а иногда и в четверг, и оставались до понедельника. Шли разговоры о скором окончательном переезде – уют одиночества зимних дней приходил к концу.

Инна перебралась из нижней части дома наверх – в свой летний закуток. Перенесла книжки, рисунки, швейную машинку. На полке, заваленный тетрадками и листами, нашелся волшебный фонарь...

– Неси меня, мой корабь...

Наверху Инна повесила его над кроватью, на гвоздик, вбитый для ковра. Все равно – ненадолго.

В начале июля закончилась учеба. Прошли зачеты, выставка работ. Ее не хвалили, как раньше, да и не за что было. Но и не гнали. Учиться оставалось год, а потом...

Отпраздновали окончание, отгудели, затем отоспались. Пришла пора собираться. Костя куда-то запропал, не приезжал уже недели две. Да и некуда было – с конца мая хозяева жили в доме постоянно.

Они с Костей весь июнь уходили куда-то гулять, долго сидели в лесу, бывали на озере. Но это было – не то. Детские какие-то забавы. Но ничего, сейчас ей так и так ехать к маме, вот осенью...

Она уже заказала билет, на послезавтра. Сидела у себя в мансарде, разбирала вещи на лето – что с собой, что оставить здесь, что в чулан отнести... И так захотелось увидеть Костю, хоть попрощаться, хоть просто поговорить...

Она сорвалась среди дня, наспех натянула юбку поприличнее, схватила сумку, сбежала по лесенке вниз. Хозяева всей семьей – господи, сколько ж их, – обедали на террасе.

– О, Инна. Садись скорей с нами.

– Нет-нет, спасибо. Я прямо сейчас в Москву еду. Когда вернусь? Поздно, наверное. Вы запирайте, не ждите, я зайду к девочкам переночевать.

И тут, для самой неожиданно, у нее вырвалось:

– Если меня вдруг спросят... Ну, Костя... Вы скажите, пожалуйста, что я в Москве.

Быстренько распрощалась, и – за калитку, к насыпи, по рельсам бегом, бегом...

И – надо ж такое. Не посмотрела со спеху расписания, упустила электричку, минут на пять, попала в перерыв – часа полтора. И что теперь делать? Возвращаться в дом неохота, сидеть на вокзале... Глупо, конечно, и времени жалко, и порыв уже стал пропадать...

Может, вообще не ездить в эту Москву? И куда там идти? Где живет Костя, она не знает, и там Маринка, и вообще. Позвонить некуда. Все плохо, куда она сорвалась, как дура? Сидела бы лучше, собирала вещи, а теперь еще и возвращаться неловко. Пойти к девчонкам – так кого застанешь в общежитии среди дня?

Почему-то под все эти мысли она не уходила со станции. Наоборот. Нашла в зале ожидания уголок посвободней, устроилась кое-как на жестком сиденье, положила сумку на колени.