Симона Бовуар - Зрелость

Сартр читал газеты, скверно, но усердно. Я относилась к этому с меньшей добросовестностью. Тем не менее каждое утро я просматривала «Эвр» и «Журналь», каждую неделю «Канар аншене», «Марианну», которую только что начал выпускать Галлимар. События, происходившие на другом краю земли, — китайско-японская война, кампания, проводимая в Индии Ганди, — не слишком интересовали нас. Никто тогда не ощущал, до какой степени все страны в этом мире взаимосвязаны. Наше внимание сосредоточивалось на событиях, происходивших рядом с нами, в Германии; как все французские левые силы, мы воспринимали их довольно спокойно.

Избрание Гинденбурга президентом рейха, казалось, оправдывало прогнозы немецких коммунистов: нацизм терял свою силу. Потом наступило разочарование; согласно выражению газет, движение возобновило свой «сокрушительный подъем». В январе 1933 года мы увидели, что Гитлер стал канцлером, а поджог Рейхстага 27 февраля послужил началом ликвидации коммунистической партии. Новые выборы в марте подтвердили победу Гитлера: со 2 мая над посольством Германии в Париже развевался флаг со свастикой. Большое число писателей и немецких ученых, в особенности из израильтян, покинули страну, среди них Эйнштейн. Институт сексологии был закрыт. Судьба, уготованная интеллектуалам гитлеровским режимом, взволновала французскую общественность. В мае на площади Оперы в Берлине гигантский костер уничтожил более двадцати тысяч книг. Бушевали антисемитские преследования. Если пока еще не шла речь об истреблении евреев, ряд мер обрекал их на пролетаризацию; систематические бойкоты не давали им зарабатывать на жизнь.

Сегодня меня поражает, что мы могли отмечать эти события с относительной безмятежностью; конечно же, мы возмущались; нацизм внушал французским левым еще больший ужас, чем фашизм Муссолини; но мы отказывались признавать угрозу, нависшую из-за него над миром. Коммунисты тогда превосходили всех в своей готовности обманываться. С неизменным оптимизмом немецкая компартия продолжала недооценивать значение ослаблявших немецкий пролетариат глубоких разногласий, усилению которых способствовала ее политика; Тельман утверждал, что никогда четырнадцать миллионов немецких пролетариев не позволят фашизму окончательно закрепиться у них; никогда они не согласятся последовать за Гитлером в войну. Французские коммунисты и сочувствующие с энтузиазмом подхватывали эти тезисы; в марте 1933 года в газете «Монд» Барбюс писал, что Гитлер не способен поднять немецкую экономику; он падет, и немецкий пролетариат возьмет в свои руки его наследие. При таких условиях миру, разумеется, ничто не угрожало; единственной опасностью была паника, которую правые пытались сеять во Франции, чтобы ввергнуть нас в войну. В 1932 году Ромен Роллан предложил в журнале «Эроп» и в газете «Монд» манифест, который в числе прочих подписал Андре Жид, где требовал от интеллектуалов обещания «противостоять войне». В июне 1933 года была создана Ассоциация революционных писателей, которая основала журнал «Коммюн», его работой руководили Барбюс, Жид, Ромен Роллан, Вайян-Кутюрье, а редакционными секретарями были Арагон и Низан; первейшей задачей провозглашалась борьба с фашизмом во Франции; в международном плане французское антифашистское движение объединилось вскоре с большим амстердамским пацифистским движением. Разумеется, левые интеллектуалы не склонялись перед Гитлером, они — в том числе и Мальро — разоблачали скандалы Лейпцигского процесса; в сентябре в зале Ваграм состоялся огромный митинг в защиту Димитрова, на котором выступал Моро-Джаффери. Это не мешало Барбюсу множить призывы против войны. Его поддерживали все левые. Авторы редакционных статей «Марианны» — еженедельника с радикал-социалистским оттенком, которым руководил Эмманюэль Берль, — проповедовали пацифизм и неустанно возвещали скорый провал Гитлера. Ален твердил в своих «Суждениях», что верить в возможность войны — значит соглашаться с нею, надо избегать даже мыслей о ней. Все были убеждены, что нельзя рассматривать возможность войны, не играя на руку правым. Существовала еще и другая причина, по которой они ступили на парадоксальный путь, где кое-кому суждено было задержаться вплоть до сентября 1938 года и даже далее — после разгрома: воспоминание о войне 1914–1918 годов не отпускало их. Опасно и нередко бывает губительно жертвовать в угоду урокам прошлого новой реальностью настоящего, однако прошлое настолько тяготило их, что становится понятно, почему они попали в эту ловушку. В 1914 году интеллектуалы, социалисты, вся мыслящая элита — ведь только что был убит Жорес — угодили в сети шовинизма. Свидетели этого краха поклялись никогда не воскрешать миф о «немецком варварстве», они отказывались заявлять, что эта война, если разразится, будет справедливой. Начиная с 1920 года большое число писателей, философов, профессоров стали содействовать франко-немецкому сближению: в противовес националистической глупости они продолжали говорить о правильности своих усилий. Словом, все люди левых взглядов, от радикалов до коммунистов, в один голос кричали: «Долой фашизм!» и «Разоружение!».