Симона Бовуар - Зрелость

Чтобы посмотреть дворцы и церкви в разных концах города, мы нередко ездили в фиакре; однажды вечером мы шли по широкой центральной улице и увидели, как понесла лошадь одного фиакра, стук ее копыт, громыханье колес взрывали сумеречную тишину, гуляющие по мостовой люди бросились врассыпную; это походило на фантастический фильм или обложку «La Domenica del Corriere» [68] «Доменика дель Коррьере» (ит.) — воскресное издание газеты «Коррьере делла сера», славилось рисунками на обложке. (Прим. перев.) .

И снова мы вопрошали греческие храмы; нам по-прежнему нечего было сказать о них, они нам ничего не отвечали, однако их молчание было более весомо, чем пустая болтовня. В Селинунте мы часами без устали вслушивались в храм, сидя среди огромных рухнувших барабанов куполов. Вокруг в это время не было ни души; мы принесли с собой воду, хлеб и виноград и позавтракали под сенью мрамора, где сновали ящерицы: Сартр свистел, заклиная их. В Сегесте мы начали ощущать, что значит дорическая колоннада.

От Агридженто мы отказались: поездка была бы чересчур сложной. Я не пожалела об этом, настолько мне понравился город Сиракузы, сверкающая нагота его камней, расположенных амфитеатром на берегу отливающего металлом моря, его пыльные дороги, по которым тяжело вышагивали «быки солнца» с великолепными рогами, скудость земли вокруг замка Эвриал: мы долго бродили по его подземельям, дозорным дорогам и изъеденной морем безлюдной песчаной равнине, вдали от всего. Мы спускались в каменоломни, единственное известное мне место, где ужас соседствует с поэзией. Из Мессины, уродство которой неопровержимо знаменует некий катаклизм, на самоходном пароме мы пересекли великолепие пролива. На обратном пути я досадовала, потому что пока мы плыли по голубизне, Сартр читал газеты: он говорил мне об Испании, Германии, о будущем, которое ему рисовалось совсем не голубым.

Жалкая посудина доставила нас из Мессины в Неаполь; я провела скверную ночь: было слишком холодно, чтобы спать на палубе, а в средней части судна стояли невыносимые запахи. Еще на несколько дней мы остановились в Риме. Довольно неожиданно настроение Сартра изменилось. Путешествие подходило к концу, и к нему возвращались обыденные заботы: политическая ситуация, его отношения с Ольгой. Я испугалась. Неужели воскреснут лангусты?

Он заверил меня, что нет, и я об этом больше не думала, когда мы прибыли в Венецию, которую хотели увидеть снова. Мы задержались там на четыре или пять дней и решили, как двумя годами раньше в Риме, провести бессонную ночь. Чтобы отрезать пути к отступлению, а также из экономии, мы расплатились в гостинице и освободили свой номер: никакого пристанища в городе. Мы бродили по кафе вплоть до их закрытия; мы посидели на ступенях площади Сан-Марко, прошли вдоль каналов. Все безмолвствовало, на larghi [69] Улицы ( ит .). сквозь открытые окна доносилось дыхание спящих. Мы увидели, как над Фондамента Нуове посветлело небо; между набережной и кладбищем по водам лагуны, как тени, скользили широкие плоские лодки; на носу гребли кормовым веслом мужчины; из Мурано, Бурано, с островов и побережья они везли запасы овощей и фруктов. Мы вернулись в центр города; на берегу Гранд-канала на рынках, заваленных арбузами, апельсинами, рыбой, постепенно оживала торговля, а день тем временем вступал в свои права: открывались кафе, заполнялись улицы. Тогда мы сняли номер и пошли спать. Позже Сартр сказал мне, что на протяжении всей ночи его преследовал лангуст.

В сентябре по возвращении в Париж мы погрузились в драму, которая в течение двух с половиной лет определяла всю нашу жизнь: Испанская война. Войска Франко не смогли одержать скорую победу, на которую рассчитывали правые, но они не были разбиты с той быстротой, на которую надеялись мы. Поход мятежников на Мадрид был сломлен, однако они закрепились в Севилье, Сарагосе, Овьедо. Почти вся армия — девяносто пять процентов, почти весь государственный аппарат перешли на сторону Франко: чтобы защититься, Республика могла рассчитывать лишь на народ.

В мощном порыве он устремился ей на помощь. Рассказы, которые мы читали в газетах, сообщения, поступавшие нам от Фернана и его друзей, воспламеняли наше воображение. В Мадриде, в Барселоне рабочие штурмом брали казармы и вооружались сами; жители Мадрида водрузили над казармой Монтана красное знамя. Крестьяне доставали со своих чердаков старые ружья и мушкеты. В городах и деревнях ополченцы, за неимением оружия, упражнялись с палками; в их рядах было много женщин, они готовы были сражаться с тем же пылом, что и мужчины. Против танков Франко dinamiteros [70] Динамитчики ( исп .). бросали гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Героизм народа с голыми руками должен был преградить путь вооруженным дисциплинированным войскам, которые бросали против него Собственники, Церковь, Финансисты: это была потрясающая эпопея, которая, как мы считали, касалась нас непосредственно. Для нас не было ближе страны, чем Испания. Фернан был в числе лучших наших друзей. Под солнцем Мадрида мы разделили ликование первого республиканского лета; мы были причастны к радостному волнению Севильи после бегства Санхурхо, когда толпа устраивала пожары в аристократических районах и пожарные отказывались их тушить. Мы своими глазами видели самодовольную надменность буржуазии и кюре, нищету крестьян и желали, чтобы Республика поспешила выполнить свои обещания. В феврале голос Пассионарии укрепил эти чаяния: поражение мы восприняли бы как собственную катастрофу. Хотя, впрочем, мы знали, что Испанская война ставит на карту и наше будущее; левая пресса уделяла ей столько внимания, словно это было французским делом, а оно действительно так и было: нельзя ни в коем случае допускать появления у нас на пороге нового фашизма.