Лоуренс Норфолк - В обличье вепря

В какой-то момент за дело взялся грек, хотя вопросы по-прежнему задавал капитан — или делал умозаключения, с которыми Сол должен был соглашаться.

— Давайте еще раз. Сколько? Как долго? Вопросы-то проще некуда. Нет, мы ничего не хотим слышать о состоянии ваших ног. Просто — сколько и как долго?

Потом он опять кивал греку.

— И еще раз.

Потом — перерыв, во время которого они менялись местами, а грек немного успокаивался. Слова постепенно становились какими-то спутанными, начинали повторяться, но с маленькими вариациями и подменами. Он постепенно переставал понимать, когда именно ему следует говорить, а когда слушать. Его ответы тоже становились спутанными; они противоречили друг другу, на что ему тут же и было указано. Капитан явно был разочарован. Его величественная конструкция рухнула, не успев как следует подняться. Фундамент у нее оказался гнилой. Материал, который поставлял ему Сол, был никуда не годным. Он говорил: «Нет», или: «Ничего», или: «Я не знаю», или: «Ни то ни другое». И все это ровным счетом никуда не годилось.

Капитан все кивал и кивал.

Он сказал:

— Я не немец. Я румын.

Он сказал:

— Я не солдат и не преступник.

Капитал кивнул в последний раз.

Он сказал:

— Я еврей.

— Взгляните на него.

Сол медленно повернул голову влево, в сторону, противоположную той, откуда раздался голос Эберхардта. Грек стоял, прислонившись к стене, весь в поту от проделанной работы. Он покосился на офицера и снова вернулся в состояние бесстрастной отрешенности. До Сола вдруг дошло, что его только что облили холодной водой, с головы до ног. Чтобы привести в чувство? Руки и ноги у него были отвязаны.

— Обратите внимание на черты его лица, на нос, на лоб, на то, как поставлены у него глаза. Не беспокойтесь, он не понимает ни слова из того, что мы говорим. А даже если бы и понимал, обиды бы все равно не почувствовал. Воспринимайте его как домашнее животное.

Эберхардт перевернул один из стоявших за столом стульев и сел на него верхом. Капитан вешал китель именно на этот стул, вспомнил Сол. А потом убрал его, когда грек принялся за работу.

— «Рать из племен этолийских Фоас предводил Андремонид, рать из мужей, обитавших в Олене, Пилене, Плевроне, и в Калидоне камнистом, и в граде Халкиде приморской», — процитировал Эберхардт. И кивнул в сторону стоящего у стены человека, — Посмотрите на гомеровских бойцов сейчас. Во что они превратились? Да нет, на вопросы отвечать нет никакой необходимости. Вопросы — это по части капитана Мюллера.

Сол шевельнул губами, как будто пытался ему ответить. Очень важно отвечать вовремя, даже если не можешь дать никакого определенного ответа. Он расслабил мышцы лица, но тут же из рассеченной губы обильно пошла кровь. Эберхардт опустил локти на стол и принялся изучать лежащий на нем сверток. Потеребил пальцами обтрепанный край мешковины. Потом посмотрел Солу в лицо.

— Вы можете остаться в живых, — сказал он, — Вы, Соломон Мемель, Вечный жид из… как вы сказали, называется этот город?

Сол старательно вылепил слоги губами. Ясность — тоже вещь крайне важная. Эберхардт кивнул.

— Поскольку вы еврей, вам, по-хорошему, прямая дорога к вашим собратьям, в Салоники, хотя теперь там, почитай, уже и не осталось почти никого. То есть тяжкая дорога на север. Я бы даже сказал, куда более тяжкая, чем ваше путешествие на юг. Капитан Мюллер был совершенно прав, когда утверждал, что ваше положение может существенно ухудшиться. Но оно может и улучшиться, господин Мемель.

Должно быть, он снова потерял сознание. Его испугало расплывчатое пятно боли, когда он очнулся. Отвечай, сказал он себе, отвечай немедленно. Но вопросов никто не задавал. Эберхардт говорил тихо, как будто сам с собой.

— Геракс — птица важная. Всего несколько сот человек, но это правильные люди в правильном месте. Старик знает, как вести эту войну. Вы встречались с его внуком. Ксанф. Старик совсем о нем не заботится. Хороший командир знает, когда и сколько пролить крови, — Эберхардт медленно кивал в такт своим мыслям, — Эту войну выиграть можно только в горах, и старик это знает. Я имел возможность полюбоваться его работой, — Его лицо было буквально в нескольких дюймах от лица Сола, — И ее работой тоже. Да, конечно же, ты ее помнишь. Фиелла. Греки боятся ее даже больше, чем его, господин Мемель. Представляете? И я вам скажу почему. Я покажу вам. Но всему свое время.

Его руки так и ходили вокруг свертка, пальцы беззвучно выстукивали поверхность стола.