Эрик-Эмманюэль Шмитт - Мечтательница из Остенде

— Я принесла.

Она прикрыла дверь, поставила у входа свои сандалеты-размахайки, чтобы можно было быстро в них запрыгнуть, если кто-то войдет, и надела черные лодочки.

— Займемся процедурами.

И она принялась за дело, порхая вокруг его кровати. Острые каблучки энергично постукивали по полу, замирали, когда она останавливалась, а потом легко скользили дальше.

Карл улыбался во весь рот.

— Какое счастье, — прошептал он.

Вдруг Стефани захотелось попробовать красную пару:

— Подождите-ка, я принесла еще одни. Они не так уж отличаются, но все-таки…

Она надела (на этот раз — для себя самой) другую пару, алые лайковые лодочки, и продолжала работать — радостная, немного возбужденная.

Неожиданно Карл спросил:

— У этих ремешки тоньше?

— Да нет.

— Они больше открывают ногу? Вырез глубже?

— Тоже нет.

— Может, они из змеиной кожи?

— Нет.

— Тогда какого цвета? Случайно, не красные?

Стефани, опешив, подтвердила, что он прав. Глазные нервы Карла пострадали в аварии, да и на глазах у него толстая повязка. Как же он догадался?

Ей стало не по себе, она пошла к двери, сняла лодочки и опять надела свои обычные рабочие сандалии, а туфли спрятала в сумку.

— Спасибо, — прошептал Карл, — вы меня побаловали.

— Но как вы угадали?

— Конечно, я не мог видеть, чем отличаются туфли, но в вас я почувствовал что-то такое… вы сами в них очень переменились: двигались по-другому, покачивали бедрами… Держу пари, что именно эти туфли вы надеваете, когда хотите произвести впечатление на Ральфа. Я прав?

— Ну…

— И голос мне ваш ужасно нравится, такой насыщенный, певучий, ровный. Странно, такие звучные голоса обычно у чернокожих женщин! А вы ведь не чернокожая?

— Нет. Но у меня много общего с нашими медсестрами-мартиниканками.

— Да, это я тоже слышу. Широкий крепкий таз, упругая кожа чуть полноватой богини… Я не ошибся?

— Но как вы это узнали?

— По вашей походке в лодочках и по голосу тоже. У очень худых женщин редко красивый голос. Похоже, нужно внушительное тело, чтобы голос звучал насыщенно… И широкий таз, чтобы голос был густым, сочным… Говорят же о голосе, что он — полнозвучный. И если голос такой, то и сама женщина — не худышка. Какое счастье!

— Вы сами-то верите в то, что говорите?

— Еще как! Для голоса нужны пышное тело и резонанс. Если тела нет и резонировать негде, голос суховат. Как и сама женщина. Согласны?

— Судя по вашим подругам, которые здесь были на днях, вас интересуют только худые дамы.

— Стечение обстоятельств: я фотограф и часто работаю с моделями, делаю снимки для модных журналов. Но я так люблю женщин, что мне в худых нравится худоба, а в полных — полнота.

В пятницу конец смены застал Стефани врасплох. Как она проживет эти три дня без Карла?

Раз уж так вышло, надо посвятить это время ему; и она несколько часов провела в косметическом салоне, сходила в парикмахерскую, не без труда записалась к маникюрше, а потом, дома, открыла шкаф, чтобы устроить строгий досмотр своей одежде.

«Что бы ему понравилось? Что бы ему не понравилось? Разложу-ка я все на две кучки».

Она пообещала себе не лукавить — в результате полки опустели, и в субботу несколько мешков одежды отправились на сборный пункт Красного Креста.

В воскресенье она еще раз отправилась на Барбес, чтобы пополнить свой гардероб и подумать над тем, что Карл рассказал ей о полных женщинах. Если они ему нравятся, то и она тоже должна понравиться. Стефани сидела на террасе кафе и разглядывала прохожих.

Какой контраст между Барбесом и китайским кварталом! Здесь все было не похоже на ее район! Там — улицы азиатские, а здесь — африканские, в них отличалось абсолютно все: зеленовато-желтые ароматы китайского квартала, запахи корней и трав сменялись здесь багряными, пряными, резкими запахами Барбеса, духом жареной баранины, шипящих в масле колбасок-мергез; и толкотня на тротуарах Барбеса контрастировала с пустынными проспектами Чайна-тауна, но главное — женщины… Женщины отличались и ростом, и походкой, и одеждой, а прежде всего — своим представлением о женственности. Женщина с Барбеса подчеркивала свои формы эластичной лайкрой или придавала им больше пышности, облачаясь в роскошную африканскую тунику-«бубу» — яркую и просторную, а женщина из Чайна-тауна хоронила себя под бесформенной курткой, маскировала грудь прямым безыскусным кроем — на мужской лад, застегивалась на все пуговицы, а ее бедра и ляжки были задрапированы прямыми брюками.