Барбара Квик - Девственницы Вивальди

— А потом?

— А потом, когда я наконец облегчилась, я принялась ее искать. Я долго звала ее и затем решила, что ей надоело меня дожидаться и она побежала, чтобы успеть на осмотр базилики Святой Марии Ассунты.

— И башни, Анна Мария, — не будем забывать и про башню, где мы от всех в отдалении — так далеко, словно остались с тобой наедине на горной вершине…

— На горной вершине… — растерянно повторила я, озирая звонницу, едва освещенную проникающим снаружи светом угасающего дня.

Неужели она ненавидит меня настолько, что убьет прямо здесь? Воспитанницы в приюте умирали довольно часто, а в этом пустынном месте нет ничего легче, чем представить убийство как несчастный случай.

— Сядь — вот сюда.

Она подошла к грубой скамье у стены и уселась подле меня — совсем близко. Слишком близко. Я даже почувствовала ее запах — смесь пота и влажного гнилого дыхания.

Теперь-то я знаю, что злобный вид Ла Бефаны, так же как и ожесточение, которое она таила в своем сердце, был частично вызван обычным невезением. Разрушение зубов, оспа и время давно отняли у нее внешнюю прелесть, которая оправдывает мелкие пакости иных красоток.

Существует ли на свете зло, простое и неприкрытое? Ла Бефана, пожалуй, была к тому ближе всех, кого я повстречала на своем веку. Но даже в ней зло было сложным, многослойным и укрытым под множеством масок. А под ним самим таилась раненая тварь, скорее животное, чем человек. Преступно было, что такой особе дозволяли учительствовать, дали ей власть над столькими неокрепшими юными душами.

Даже ее ненависть ко мне — совершенно исключительная ненависть — была в чем-то безличной. Причиняя мне боль, она явно целила в кого-то другого, а я являлась лишь пешкой в ее игре. Впрочем, нет сомнения, что она мечтала сокрушить меня; она вознамерилась добиться моей погибели, и вознамерилась представить дело так, будто я сама была тому причиной.

— Известно ли тебе, — начала она, придвигаясь еще ближе, — что каждый двадцатый венецианец — или священник, или монахиня?

— Я не думала, что так много. Но призвание служить Господу, несомненно, призвание весьма сильное.

— Несомненно. И все же истинно религиозное призвание встречается достаточно редко. Гораздо чаще виной тому закон о наследстве, принятый в нашей Республике, и многие идут в священнослужители только потому, что их родня не хочет делиться с ними титулом и земельными угодьями. Других же к Богу обращает обычный голод.

Только тут я заметила, что сижу, боясь дохнуть. Поняв, что Ла Бефана решила прочитать мне нотацию, а не бить — по крайней мере пока, — я с облегчением перевела дух.

Она меж тем снова ухмыльнулась. Могу поклясться, ее улыбка была в ней самым страшным.

— Думала ли ты когда-либо, что призвана служить Богу, Анна Мария?

Она втягивала меня в какую-то игру, значит, следовало хорошенько подумать, прежде чем ответить.

— Мое призвание — музыка.

— Да, — согласилась Ла Бефана. Улыбка сползла с ее лица. — Вот точно так же и я думала. Ты хорошо видишь при таком слабом свете? Я хотела тебе кое-что показать.

Я исподтишка метнула в ее сторону быстрый взгляд, но не заметила рядом ничего, чем бы она могла поколотить меня — кроме как руками. Впрочем, ее руки могли устрашить кого угодно.

Ла Бефана сидела неподвижно, очевидно заметив мой испуг. Затем она наклонилась и задрала юбки выше колен.

Глаза у меня уже приспособились. Кожа на ее ляжках была комковатая и пятнистая, словно оставленный в сырости каравай. Не скажу в точности, от чего у меня больше свело внутренности — от вида ее рыхлой плоти или оттого, что с самого утра у меня не было во рту ни крошки, не считая кусочка хлеба за завтраком.

Ла Бефана говорила полушепотом, однако близость стен словно втискивала ее голос мне в уши.

— Когда-то и я была favorita 46 46 Любимица, фаворитка (ит.). у маэстро. Дарования у меня было не меньше, чем у тебя, — и к тому же я была набожна. Я возлюбила Господа всем сердцем и всем сердцем стремилась к добру — даже когда Сатана искушал меня.

Никогда раньше не говорила она со мной таким тоном — словно была мне другом, словно любила меня.

— Если бы можно было, я бы стала монахиней-певчей. Да-да, я от всей души желала принести обет.

Говоря так, Ла Бефана понемногу разматывала повязки, которыми были обмотаны ее ноги от колен до лодыжек.

— Но только дочери благородных венецианских семейств годятся в певчие. Не имеет значения ни талант девушки из простонародья, ни ее несравненное стремление служить Господу — она не считается достойной возносить молитвы Всевышнему ради спасения нашей Республики. Приняв постриг, она может рассчитывать лишь на то, что будет простой служанкой у венецианских монахинь-певчих.