Барбара Квик - Девственницы Вивальди

Меня осенило, что если мне удастся подружиться с одной из scrivane или подкупить ее — наконец, выкрасть у нее ключи, — то я смогу раз и навсегда прояснить этот вопрос, который, как я считала, был вопросом жизни и смерти, а значит, стоил любого риска.

Личности этих scrivane содержались в строгом секрете. Тем не менее я не сомневалась, что собственное упорство и — что не исключено — дружеская поддержка помогут мне выяснить, кто из воспитательниц стоит между мной и тем, что мне так необходимо знать.

Стоя на хорах церкви в то Вербное воскресенье и с трепетом готовясь исполнить посвященную дожу ораторию, мы услышали, как не менее дюжины труб возвестили его прибытие. Сквозь решетку нам была хорошо видна вливающаяся в церковные двери процессия слуг, пажей и знаменосцев в роскошных ливреях. За первой волной показалась основная часть свиты — придворные, с большой напыщенностью и безмерным чванством несущие трон дожа, его скипетр, меч и подушечку.

Il Dòge 41 41 Дож (ит.) — выборный глава Венецианской и Генуэзской республик. В Венеции избирался пожизненно. (Примеч. ред.) Джованни Корнаро был четвертым в своем роду, занявшим высшую в Венеции должность. Поглядывая на него с высоты, я подумала, что он, очевидно, ужасно мучается в своем тяжелом золотом облачении, под горностаевой мантией, подбитой алым шелком. По его утомленному виду можно было безошибочно угадать, что дож в эту минуту с удовольствием предпочел бы не служить средоточием этой взбаламученной титулованной толпы, а сидеть где-нибудь в уютном месте с книжкой на коленях. Ни он сам, ни кто-либо из его семейства не могли теперь носа показать из дворца без сопровождения целой своры стражников, слуг и просто подхалимов. Удивительно, как все эти люди рвутся к высшим должностям, которые отнимают у них свободу приходить и уходить неприметно, и это в нашем городе, где неприметность — верный залог счастья.

Что до нас, то и мы блистали в новых восхитительных платьях из красной тафты, сшитых Ревеккой. Пышность и великолепие церемонии даже меня убедили на время, что мы и вправду ангелы, наделенные устрашающей силой искупления и перевоплощения.

Во многом благодаря синьору Гаспарини, которому отнюдь не легко пришлось во время репетиций в отсутствие Вивальди, оратория произвела настоящий фурор. На следующий день на страницах «Palade Veneta» писаки пели хвалы воспитанницам Пьеты. Из всех figlie di coro выделяли Марьетту, Розу и Аполлонию за божественные по красоте голоса — причем Марьетту особенно. Она раздобыла где-то оттиск статьи и без устали совала нам под нос то место, где было отдельно у помянуто ее имя, пока кто-то из девушек не пригрозил ей бросить газету в огонь. Впрочем, стоит признаться, кому из нас не были ведомы и душевный подъем, и надежды, связанные с признанием заслуг, в особенности если твое имя бывало упомянуто за пределами ospedale!

Мы от всей души насладились радостью и прочими благами, которые принес нам этот триумф — результат не одной недели репетиций и для большинства из нас воплощение давней мечты. Однако, как это часто бывает после побед, торжество вскоре сменилось унынием. Марьетта дулась на всех из-за того, что с ней обходятся как прежде, хотя она (по ее утверждению) теперь вышла в солистки. Тем не менее ее пока формально даже не включили в состав coro: продвижение Марьетты, как и мое, постоянно откладывалось в наказание за плохое поведение.

Даже уравновешенная Джульетта — и та в сердцах заметила, что мне надо последить за своим тоном. Обиднее всего, что она была права: я злилась, потому что давно пора было перетянуть смычок, а я не могла никому, кроме Вивальди, доверить такое ответственное и срочное дело.

Клаудия, обычно безмятежная, тоже была чем-то встревожена или расстроена. Я наблюдала, как она ковыряет в тарелке во время трапезы, едва ли отправляя в рот хоть кусок. Несколько девчонок, из тех, что потолще, разыгрывали меж собой право сидеть рядом с Клаудией за обедом и подчищать за ней остатки. А она все худела, в прелестных голубых глазах поселилось какое-то загнанное выражение. Клаудия неотступно дежурила у окон, бросая наружу беспокойные взгляды, — и она перестала спать в одной постели со мной. Она говорила, что это от перемены погоды, дескать, ей среди ночи становится невыносимо жарко, когда мы спим под одним одеялом.

Она также изъявила желание заниматься вокалом — но я-то знала, что это только повод добраться до большого зеркала в учебном классе. Если объявляли, что в parlatòrio ждет посетитель, то с ее лица мигом сходил румянец. Однажды за ужином, когда кто-то обмолвился, будто Скарлатти покидает Венецию и возвращается в Рим, Клаудия не удержалась и вскрикнула. Повисло молчание. Никто не произнес ни слова, даже прислуживающие монахини. Вскоре все как ни в чем не бывало принялись за еду — все, кроме Клаудии.