— Сука!
Со вздохом засунув тетрадку обратно под кухонный уголок, Аня встала, потянулась и поставила на плиту жжённый-пережжённый чайник, в котором было воды ровно на одну чашку. Включила конфорку, заглянула в замызганный, посеревший от времени фаянсовый заварник. Слегка наклонила его, из-под разбухших чаинок нацедилось немного коричневой жидкости. Аня с тоской посмотрела в заваленную посудой раковину, представила, что надо наливать чайник, идти в туалет, выливать туда чаинки, потом возвращаться на кухню, мыть… От всего этого стало ужасно противно. Каренина-младшая встряхнулась и решительно сыпанула свежую порцию сухой заварки из стоявшей рядом жестянки сверху на мокрую массу. Чайник с водой вскипел. Аня налила кипятку в грязный заварник, закрыла его треснутой крышкой и сразу же наполнила получившейся бурдой большущую кружку, на которой виднелся какой-то полустёртый вензель и надпись «Ломоносовский фарфоровый завод — 200 лет». На днище кружки до сих пор сохранились остатки магазинного ярлычка-наклейки «Неконд. Уценка — 5 руб.»
— Чаи гоняешь? — дверь кухни открылась.
Вошла Долли.
— Угу, — кивнула Аня, держа обеими руками свою «бадью», как называл эту чашку Стива.
— Я тоже выпью. — Долли открыла чайник и увидела, что половину ёмкости занимает заварка. — Нет! Я валяюсь! Ну сколько можно говорить, чтобы не сыпали по полчайника?
Долли устало поглядела распухшими и заплаканными глазами в треснутый заварник. Перевела полный вселенской тоски взгляд на раковину, полную посуды, обернулась к Ане. По лицу Дарьи пробежала лёгкая тень возмущения, но сил у Облонской уже не было. Потому она махнула рукой, взяла жестянку с чаем и досыпала ещё коричневой сухой массы сверху на накопившиеся за сутки «опивки». Заглянула в большой чайник, что балансировал на краю конфорки, казалось, он вот-вот завалится на бок. Долли осторожно сняла крышку, чтобы обгорелый эмалированный уродец не упал.
— Ни фига нет…
Она раздражённо переставила чайник на верхнюю левую конфорку, которая, по её мнению, «лучше кипятила», затем налила из-под крана стакан воды и выплеснула в большой чайник. Внутри тот был покрыт слоем несмываемой ржавой накипи.
Долли обернулась к Ане.
— Так хочется чего-нибудь сладкого! — потянулась Облонская и шумно вздохнула. — Ты не хочешь какого-нибудь тортика, Ань?
— Не-а, — протянула Каренина, подкладывая себе в кружку ещё две ложки сахара.
— А мне хочется, — снова вздохнула Долли. — Знаешь, такого суфле с белковым кремом или шоколадного-шоколадного вроде «Ночки», чтобы бисквит был прямо чёрный. Неужели не хочешь?
— Я худею.
— Да куда тебе худеть-то! — встрепенулась Долли, кое-как устраивая свой зад на маленькой квадратной табуретке.
— Нет, надо похудеть немного, живот убрать, — деловито проговорила Аня, дергая себя за складку внизу живота.
— Все вы теперь на худобе помешанные! Иногда идёшь по городу, смотришь — ну скелет уже! Еле ноги передвигает! Как такое может нравиться? Не понимаю, — Долли пожала плечами.
Каренина-младшая критически оглядела жену брата. Разговор прервался. Долли задумчиво посмотрела в окно, потерла лоб рукой, губы её внезапно скривило.
— Хотя мне, наверное, тоже бы не мешало немного сбросить, — печально пробормотала она.
Аня закивала головой и быстро-быстро затараторила:
— Конечно! Тем более что это же не для кого-то, а для тебя самой. Будешь себя лучше и увереннее чувствовать, очищение организма и всё такое.
— Ань, а как ты думаешь, — Долли внезапно прервала Аню, — а с кем мне Стива изменяет?
Аня смутилась. У неё чуть не вырвалось: «Да с кем придется! Ничего серьезного!» — но она вовремя остановилась.
— Да я точно не знаю… Мне кажется… — Аня подняла глаза и столкнулась с воспалённым горящим взглядом Дарьи. — Даш! Не принимай ты близко к сердцу! Это если и было, то так, мимоходом. Стива, наверное, и лица-то не запомнил. Ну выпил, ну вышло так — и что? Ты себе будешь нервы из-за этого портить? Я вот читала у этого, ну которого мама всё хвалит… Как его?
— Ежтов Анненский, — Долли закатила глаза.
— Точно. Зря ты, кстати, игнорируешь. У него есть очень нормальные советы, в смысле по жизни, наверное, так и надо поступать. Вот я, например, у него читала, что измена — это даже полезно. Короче, все мужья делятся на две категории: одни изменяют случайно, мимолётно, короче, снимают напряжение и забывают — так вот это лучше всего, такие из семьи никогда не уходят. А есть ещё такие типа с моральным прибабахом — эти жёнам не изменяют, даже если очень хочется. Не изменяют, не изменяют — а хочется-то всё равно. И вот они усилием воли себя сдерживают, могут, кстати, долгое время, но мужчина — это типа самец, у него генетически заложено хотеть разных женщин, это типа инстинкт. Короче, чем большее количество самок самец покроет, тем больше будет у него потомство и всё такое. Кстати, из-за этого они такие на деньгах помешанные. Нам в школе говорили, что в природе есть этот… Как его?… Отбор. Самки спариваются с самым таким нормальным самцом. И вот у людей то же самое — поэтому, чем богаче мужик, тем больше он жене изменяет и тем больше баб к нему лезет. Ну так вот, короче, вот эти высокоморальные — это на самом деле самые большие мудаки. Один раз такой не сдержится, переспит с кем-то — и всё. У него типа сразу терзания там и прочая лабуда, и он из семьи уходит. Мама говорит, что это папа у меня такой был, козёл долбаный, — Аня со знанием дела таращилась на Долли, стуча себя ладонью в грудь.
Читать дальше