Питер Акройд - Журнал Виктора Франкенштейна

Я в ужасе отступил, и глаза его проследили за моим движением.

Противостоять странности его взгляда мне было не под силу, и мы уставились друг на друга. Предо мною был человек, ушедший за пределы смерти и возвратившийся обратно, но чем представлялся ему я? В глазах его я не видел ничего, кроме тьмы, из которой он пришел. Губы его разомкнулись, и тут ониздал череду звуков, страннее которых мне ни разу не доводилось слышать: это походило на раскатистый поток тонов и нот, впрочем напрочь лишенный гармонии и режущий слух. То были звуки из глубин, звуки, которые следовало приглушить или подавить, и тут я, к изумлению своему, понял, что он пытается петь. Он пел, обращаясь ко мне, не сводя с меня взгляда, а я стоял пред ним, охваченный священным ужасом, и не мог пошевелиться. Теперь это был не Джек. Это было нечто другое.

Не знаю, долго ли я так простоял, но по прошествии времени его охватили своего рода конвульсии. Зашевелившись, он начал приподыматься со стола. С усилием не большим, нежели требуется, чтобы переломить веточку, он разорвал полоски, удерживавшие его шею, запястья и лодыжки; потом сел.

Он обвел глазами мастерскую, словно животное, оглядывающее свою клетку, а затем вновь повернулся ко мне. Он улыбнулся, если это возможно назвать улыбкой: почерневшие губы его раскрылись, и ужасающая гримаса растянулась от уха до уха. Мне виден был ряд ослепительно белых зубов, поражающих тем сильнее, что находились они в почерневшем рту.

Я отступил на несколько шагов и оказался у стены мастерской, где держал свои стеклянные сосуды и реторты, которые использовал в опытах. На мгновение он словно бы потерял ко мне интерес. Заметивши свой пенис, по-прежнему эрегированный, он со стоном принялся возбуждать себя у меня на глазах. В полнейшем изумлении смотрел я, как он силится произвести семенную жидкость. Что за чудовищная субстанция способна излиться наружу из того, кто умер и родился заново? Однако усилия его, самые прилежные, ни к чему не приводили, и он обернулся ко мне с видом до странности покорным, а возможно, смущенным. За кого он меня принял — за своего стража, хранителя, создателя? Был ли он грешником, подобным Адаму в райском саду?

Он прошел несколько шагов, и я заметил, что движения его легки и энергичны. Увидав, что он направляется в мою сторону, я, охваченный тревогой, умоляюще вытянул обе руки перед собой.

— Нет! — закричал я ему. — Прошу вас, не приближайтесь!

Он заколебался. Я не знал, понимает ли он по-прежнему человеческую речь или же его отпугнули мои жесты и резкий голос.

Он стоял в нерешительности посередине комнаты, поводя головой из стороны в сторону, словно испытывая мышцы шеи. Он поднес руки к лицу — рябая фактура плоти, казалось, привела его в замешательство; он с большим вниманием исследовал руки и словно не узнал в них своих собственных. И вновь он обратил на меня взгляд, хитрый, едва ли не лукавый; и вновь я вытянул руки, чтобы помешать ему.

К неимоверному моему облегчению, он отвернулся от меня и зашагал к двери, что вела к причалу.

Он поднял лицо, как будто почувствовав близость реки. Дверь он не отворил — он прорвался через нее, снесши ее одним ударом правой руки. Ему словно бы доставляли наслаждение запахи ночи и реки, смолы, дыма и грязи, исходившие от берега. Он осмотрел панораму обоих берегов, а затем с явным интересом обратил взор вниз по течению, в сторону моря. Вскинувши руки над головой — жест, означавший не то ликование, не то мольбу, — он бросился в воду. Плавать он умел со скоростью необычайной и через каких-нибудь пару мгновений скрылся из глаз.

Первым ощущением моим было чувство облегчения от того, что жуткое творение моих рук меня покинуло, но вскоре за этим последовали страх и ужас настолько сильные, что я едва держался на ногах. Заставить себя оставаться в мастерской — на месте этого страшного возрождения — я не мог. Шатаясь, побрел я вдоль берега и под конец добрался до Лаймхаусской лестницы. То были места не для ночных посещений, но я утратил всякое чувство физической опасности. Меня осаждал страх, пред которым меркли любые возможные угрозы со стороны человеческих существ. Опустивши голову, я сидел на сырых ступенях, не видя перед собою ничего, кроме тьмы. Я надеялся, что омерзительное существо исчезнет навеки или даже затеряется в море, если он и вправду направился туда. Возможно, он ничего не помнит о своем происхождении и никогда не вернется в Лаймхаус, в Лондон, в поисках тайны своего существования. Как бы то ни было, мое создание, неотесанное, наделенное сверхъестественной силой, способно было нагнать ужас на весь мир. Мимо меня прошмыгнула крыса и шлепнулась в воду. Быть может, силы быстро оставят его, как произошло в тот раз с моей рукой, и он вернется в состояние немощное и слабое? В таковом случае он сделается существом поистине жалким, но не будет вызывать панического страха. И все-таки, что он за существо? Известно ли ему о том, что он вел человеческое существование? Обладает ли он хоть каким-либо сознанием?