Питер Акройд - Журнал Виктора Франкенштейна

— Не с его — с теми глазами, что сохранялись в воде. Полагаю, их вынули из тел людей, которым повезло менее.

Армитедж не сводил с меня взора, все столь же необъяснимо бесстрастного.

— Ежели пациент умер в операционном театре, кому он тогда принадлежит?

Я ничего не сказал, полагая, что и без того уже сказал слишком много.

— Доктор Хантер придерживался того мнения, что, поскольку тело поручено его заботам, ответственность за него лежит на нем. Оно, в некотором смысле, становится его собственностью.

— Не могу не согласиться.

— Превосходно. Я говорю с вами сейчас, целиком полагаясь на единодушие, какое бывает меж добрыми приятелями. Факты эти не пользуются широкой известностью за пределами медицинских школ.

Рот мой пересох, и я проглотил стакан вина.

— Доктор Хантер полагал, что члены и органы скончавшегося пациента представляют большую ценность для его студентов, нежели для земли, в которой им иначе суждено было бы лежать. Одного молодого человека, из ассистентов доктора Хантера, в особенности интересовала селезенка. Вот она и… — Армитедж прервался и, к удивлению моему, широко улыбнулся. — Как принято говорить у нас на Чипсайде, мистер Франкенштейн, она пошла из-под прилавка.

— А вашего отца в особенности интересовали глаза?

— Он всегда обладал безукоризненным зрением. Это было замечено еще в раннем возрасте. Он, как это бывает с мальчишками, заинтересовался этим предметом. Не знаю, есть ли у вас в стране телескопы для путешественников? — Я покачал головой. — Их устанавливают на проезжей дороге, и за небольшую сумму их позволяется использовать в течение пяти минут. На Стрэнде всегда стоял один такой. Мальчишкой отец мой его очень любил. Вот так, мало-помалу, он и заинтересовался связью между линзой и глазом. Известно ли вам, что глаз обладает собственной линзой, пропускающей воздух, подобно пузырьку газа?

— Я слыхал об этом.

— Покрыта она необычайно тонкой пленкой прозрачного вещества, которое отец мой назвал глазной тканью.

— Так, значит, отец ваш — экспериментатор?

— Не знаю, можно ли его так называть, мистер Франкенштейн. — Армитедж налил нам обоим еще по стакану вина. — Расскажу вам еще секрет. Бывали, разумеется, случаи, когда пациент не умирал — к великому удовлетворению доктора Хантера. Но при этом возникала другая проблема.

— Какого характера?

— Проблема нехватки, сэр.

— Мне кажется, я понимаю вас. Нехватки трупов. Готового материала.

— Предмет этот обыкновенно не возникает в беседе. Однако для доктора Хантера и его ассистентов это была постоянная тема разговоров.

— Как же дело разрешилось?

— Вы, полагаю, слыхали о воскресителях?

— Только из газет.

— В наши дни в публичной печати об этом упоминается редко. Однако они по-прежнему действуют.

Я знал о деятельности этих расхитителей могил, или, как их чаще называли, воскресителей. Об их действиях, даже в Оксфорде, время от времени писали в газетах, но никаких сенсаций это не вызывало. В Лондоне они были более активны — там они выкапывали свежие тела недавно умерших и за большие суммы продавали их медицинским школам.

— Доктору Хантеру пришлось воспользоваться их услугами?

Армитедж кивнул:

— С неохотой. Он говорил моему отцу, что коль эти похищенные тела помогают вернуть к жизни других, то он не способен в полной мере сожалеть о подобном их использовании.

— Жизнь за смерть — сделка выгодная.

— Вы будете желанным гостем на Чипсайде, мистер Франкенштейн. Мой отец держался того же мнения, что и вы, и помогал в переговорах с людьми, занимавшимися делом воскресителей. Он весьма близко с ними сошелся. По его словам, трезвых среди них не бывало ни единого.

— Вы говорите, они по-прежнему действуют?

— Определенно. Это семейное дело. Они часто посещают определенные таверны, где с ними возможно договориться… — Он поднес руку к губам, изображая, будто пьет. — К несчастью, одного из них судили — за покражу серебряного распятия с одного из тел. Проболтавшись, он назвал имя доктора Хантера.

— И тогда?

— Все довольно скоро утихло. Однако появился памфлет, где имя его связывалось с вампирами. Приходилось ли вам слышать об этом явлении, мистер Франкенштейн?

— Мадьярский предрассудок. Интереса не представляет.

— Рад это слышать. В то время доктора Хантера это беспокоило, но работа увлекла его вперед.

— Его жизнь посвящена была работе.

— Да, верно. Если мне позволено будет так выразиться, вы прекрасно все понимаете. — Он выпил еще вина. — Вы говорили, что изучаете тайны человеческой жизни. Позвольте спросить, какие именно аспекты вас интересуют?