Ирис Юханссон - Особое детство

Когда человек потом хочет коммуницировать с отдельной личностью, он аккумулирует это поле и направляет его на того, с кем он хочет вступить в контакт, тот делает то же самое, и люди встречаются в общей атмосфере. В это мгновение меняется суммарная атмосфера, и нужно пересмотреть и переоценить ситуацию.

В моем мире в детстве я была хорошо знакома с общей атмосферой. Она была наполнена разнообразным содержанием, и я проводила в ней столько времени, сколько могла. В одиннадцать лет я обнаружила, что атмосфера с другими подростками менялась. Их атмосфера была целиком направлена друг на друга, а вокруг меня словно образовывался бесцветный вакуум. Я пугалась и пыталась понять, что это. Я шла к папе и спрашивала, что они делают.

Поскольку я не умела этого, я стала тренироваться, наблюдая за девочками и пробуя перед зеркалом делать так же, пока я не научилась. В конце концов, у меня получилось, но за это время я сделала много ошибок, и я стала все время думать о своем поведении: как я двигаю руками, как я стою, как я смотрю, как я слушаю других, как я отвечаю и какие выражения появляются на моем лице.

Я стала работать ученицей в дамской парикмахерской, и это была идеальная школа для меня. Я стояла и накручивала волосы на бигуди, слушала и смотрела пару лет, прежде чем я попробовала сама делать прически, и тогда я составила подробную программу, чтобы вести себя правильно.

Я училась коммуникации, как она происходит и действует. Сначала нужно установить коммуникацию, лучше всего создать для этого хорошую атмосферу. В парикмахерской все начиналось с того, что даму приветствовали и приглашали ее в отдельную маленькую кабинку. Там ее просто спрашивали о ее настроении, говорили, например, о погоде, о времени года, о работе или каком-нибудь другом насущном предмете.

Мое преимущество заключалось в том, что я стояла за спиной клиентки, и мы бросали друг на друга только мимолетные взгляды в зеркале, и я могла целиком сосредоточиться на волосах, и таким образом, была вне прямого контакта. Этот прямой контакт легко вызывал мои стереотипные движения и блокировал мышление, так что исчезал контроль над импульсами.

Я тренировалась и тренировалась, чтобы научиться быть в прямом контакте, но это вызывало сильную боль внутри. Потом боль утихала, и оставалось только слабое неприятное чувство, но я продолжала тренироваться, и мне удалось думать все время и не "сбиваться".

В детстве я научилась видеть особого рода излучение, исходящее от животных, особенно от телят. Я знала, когда у теленка была жизненная энергия, и когда ее не было. Я не могла сказать, в чем разница, но разница была большая. Когда я работала в парикмахерской, я научилась видеть ее и у людей, и я поняла, что можно восстанавливать жизненную энергию, когда она была истощенной. Я делала это, женщинам это нравилось, и они вызывали меня, не потому что я была лучшим парикмахером, но потому что им было приятно, и у них появлялись жизненные силы, когда я занималась их волосами.

Много лет спустя я осмыслила весь тот опыт, который я приобрела за те десять лет, что я работала в парикмахерской, но прошло еще больше времени, прежде чем я поняла, что все связанное с атмосферой коммуникации и коммуникативным полем, неведомо другим. Другие внушили себе, что "это все лишь фантазии", что фантазии нереальны, и что нехорошо предаваться фантазиям, лучше научиться чему-нибудь стоящему, реальному и нужному.

Когда я открыла, что люди отличаются от всего остального в мире, что у нас есть особая способность использовать атмосферу, меня полностью захватило это знание. Я начала интересоваться детьми. С детьми было легко, потому что они были такими гибкими и безгранично любознательными, что можно было на нематериальном уровне играть с ними.

Когда у меня родился младший брат, папа положил его мне на колени. Сначала мне было неприятно, но в следующее мгновение он обхватил меня, и у нас возник нематериальный игровой контакт. Это предшествовало моему открытию того, что подростки делают в обществе друг друга. Вокруг моего младшего брата была тонкая жизненная энергия, и я то и дело восстанавливала ее. Он много болел в первый год жизни, и каждый раз поле вокруг него истончалось, но когда он возвращался из больницы, мы начинали снова. Эта неравная борьба продолжалась до тех пор, пока он не пошел в школу.

После дамской парикмахерской я стала работать в детском отделении больницы. Там я обнаружила, что тяжело больные дети часто были совершенно спокойны, и у них не было никакого страха смерти, они жили своей жизнью. Они довольствовались отведенным им временем и не думали, что у них отнимают что-то, даже если они умирали детьми. Но их близкие были в отчаянии и считали, что дети лишаются чего-то. Родители и другие взрослые вели себя так, словно жизнь для них самих закончилась, потому что дети болеют. Я посвящала много времени тому, чтобы превратить минусовую атмосферу взрослых в плюсовую для того, чтобы им стало немного легче и веселее, а также, чтобы они были более открытыми и доступными для контакта со своими детьми.