Мартин Эмис: Успех

Что с вами происходит, девушки?

Переспав с какой-нибудь психопаткой — а психопатки сейчас почти все, — я испытываю более чем естественное отвращение при мысли о перспективе осмотра постельного белья сразу после того, как выкину ее из квартиры. Разумеется, я обнаружу мрачные следы пребывания в постели фемины: пудовый слой грима на наволочке, пучки лобковых волос на простыне и черт его знает каким образом посаженное пятно: одним словом, полный набор. Но в последние дни я отдергиваю одеяло со зловещим предчувствием чего-то сверхъестественного, ужасного; у всех этих девиц поехала крыша — они могут оставить после себя все, что угодно… Я прямо-таки вижу Грегори, стоящего посреди комнаты, в которой все вибрирует после того, как ополоумевшая девица кинулась вон; он осторожно приближается к постели, полуотвернувшись, сгребает мускулистой рукой тяжелое пикейное покрывало, делает глубокий вдох, отшвыривает одеяло — и видит целую ногу, одиноко лежащую на простыне! Я бы не стал заявлять об этом в бюро находок.

Знаете ли вы, например, что в наши дни девушки посещают уборную? Потрясающая новость, согласен, но что правда, то правда. О да. Некогда я лелеял тщетную мечту — действительно глупую, — что они предоставляют все подобного рода вещи лицам мужского пола, кроме тех случаев, когда находятся в больницах или других специально оборудованных учреждениях. Всякий раз, заслышав сирену «скорой помощи» или завидев проносящийся мимо белый фургон, я воображал, что они мчат какую-нибудь удачливую дамочку в госпитальную палату именно с этой целью. Какой я был романтик… Теперь они делают это постоянно. И даже говорят об этом. Они даже пробуют делать это прямо на ваших глазах! Но сегодня они мало чем отличаются от мальцов, от шпаны, от мужичков.

Их нервозность — вот что действительно сводит меня с ума. Когда им только пришло в голову, что они должны постоянно жить на нервах? Кто им это сказал? Я в самом деле считаю, что беспокойное перебирание пальцами отнюдь не менее отвратительно, чем покрытые бородавками костяшки или длинные, едва не загибающиеся книзу ногти. По-моему, возбужденная жестикуляция мало способна скрасить непропорциональность или уродливость сложения. Я не вижу особой разницы между конвульсивными жевательными движениями (или судорожной обеденной болтовней) и гнилыми зубами (или пузырящейся на губах пеной). Посткоитальные слезы вызывают во мне столь же сильное отвращение, как предменструальные прыщи. А какие чудовищные вещи они говорят. Они стараются понять вас; они хотят поддерживать разумную беседу; они стараются походить на людей. Мы идем им навстречу и поддерживаем разговор. Мы не обязаны притворяться, что, несмотря на все их обаяние, они, прямо скажем, не очень-то интересны.

Говорил ли что-нибудь Теренс насчет моей сексуальной предрасположенности? Наверняка говорил. Что ж, не отрицаю. Если речь идет о «половом партнере», которого я хочу, — скажем, о мальчике с его упругой мальчишеской мускулатурой, — я действую напрямик и добиваюсь именно такого партнера, а не кого-либо грудастого, кто вдобавок еще и мочится сидя. (У Теренса, конечно, только на таких и стоит. Пряные ведьмочки, за которыми он увивается, по всей вероятности, одни из героинь этого злосчастного жанра.) Мне же нравятся оплаченные ризы тишины, мягкая топография плоти, стекающий струйкой шелк и белые пространства нижнего белья, немые тайны юношеского пушка и капелек пота.

Вообразите теперь мой недоверчивый ужас, когда я докопался до истинной сути этой Миранды, этой дерганой маленькой идиотки, которую я тут же, и без особого труда, сплавил Теренсу (не самый приятный способ отставки, скажете вы, но зато вполне безболезненный. Ненавижу сцены). Я имел неосторожность познакомиться с ней на шумной послеобеденной вечеринке у моего модного друга Торки. Усталый, подавленный и доведенный почти до полного отчаяния пошлым вздором, который нес Адриан, я поначалу исключительно по доброй воле уделил время молодой, почтительной и — вынужден признать — довольно симпатичной девушке, которая с готовностью наполняла мой бокал и проявляла понимающий интерес к моей работе и взглядам на жизнь. Она стояла передо мной; она внимательно слушала; ее белые зубы блестели. Настоящий кошмар начался только тогда, когда я предложил отвезти ее домой на моем зеленом суперавто. Она словно приклеилась ко мне в немой неподвижности, и так весь вечер — даже когда знаменитый Торка старался вызвать меня на разговор, — с отталкивающим простодушием поцеловала меня на лестнице, после чего, когда мотор моего спортивного красавца уже взревел, слабым голоском заявила, что пропустила последнюю электричку и ей совершенно негде остановиться в Лондоне! Никогда, никогда больше я не попадусь на эту удочку.