Дина Гатина - Жаркие страны

Так ничего и не построили.

Кролики — особая ниша в сознании.

За кроликами на Белую Будку идти надо. Там люди живут плохо, а кролики везде бегают. Дядя Толя — обходчик, он всех на Белой Будке знает.

Шли мы по рельсам, и идти было очень приятно.

Потом Дядя Толя сказал, что с рельс надо уйти, и ушёл сам. Оксанка деловито объяснила, что на этом санитарная зона кончается, и вот что мы можем встретить на своём пути, если не сойдём. Но мне по рельсам идти очень нравилось. Погода стояла чудесная, вдобавок я думала найти золотые и серебряные перстни, читала что-то про скорость, сказала: «При такой скорости подобные вещи распадаются на молекулы», и никуда не стала сворачивать. Оксанка, разумеется, пошла со мной. Вскоре ликованию её не было предела: «Вот тебе раз — молекула! Вот тебе два — молекула!», — прыгала она по шпалам.

Так я узнала, что несколько заблуждаюсь в отношении скорости.

Самое грустное, — когда крольчиха съедает крольчат.

Стыдно признаться, но уже в 13-летнем возрасте имели мы такую забаву. Брали старые побуревшие кукурузины и швыряли как можно ближе к коньку. Но чтоб не перекинуть, а наблюдать, как они возвращаются обратно, подпрыгивая и теряя зерно, если таковое оставалось. Самое глупое в этой истории, пожалуй, то, что в зависимости от степени продолговатости, бурости или количества уцелевших зёрен мы называли початки именами звёзд российской эстрады, или зарубежной, если знали (например, Майкл Джексон, маленькая, худая, совершенно лысая кукурузинка).

Каждый бросок (полёт) сопровождался такого рода объявлением: «А теперь! Блистательная! Сногсшибательная! Вечно молодая! Встречаем — Алла Пугачёва!».

Или же, в качестве комментария: «Бедный Филипп! Ему не повезло, он слишком высоко взлетел и, наверное, упал в навоз…»

А может, это и не самое глупое. Я точно не помню, в чём заключалась суть сей забавы.

Может, мы кидали их одновременно, чтоб они сталкивались.

Один раз мама спросила свою сестру, мою тётю Галю, Оксанкину маму: «Как цыплята?»

Моя ловкая кузина ответила вперёд всех: «Двое умерли, а двое отошли!». «Куда отошли?», — спросила я шёпотом. «Не знаю», — шёпотом ответила Оксана.

Соседская Анютка была помладше нас и умом не блистала. К тому же её вечное «а ти каё зюёсь?» вместо «что ты ешь?», так обильно поощряемое глупыми взрослыми, бесило нас неимоверно.

Мы любили пообещать ей, например, чего-нибудь вынести. Обещание не сдерживали, чем приводили её в одно сплошное расстройство, заканчивающееся чьим-либо появлением и нашим позорным бегством.

Мы накалывали ее постоянно, и в буквальном смысле этого слова тоже. Нам тогда стелили асфальт, и песка на промежуток метра в два не хватило. Там насыпали мелкого колкого грунта, по которому бежать надо очень быстро. Кто-то из нас изобрёл игру «раз-два-три! падаем!», где смысл полностью отображается в названии. Как настоящие бегуны бежали мы по настоящей же почти дорожке, с двух сторон ограниченной новенькими тонкими бордюрами. Бросались плашмя на песок.

Анютку мы в игры часто брали. И незаметно уводили на многие метры от родного крова. На колкий грунт. Там она останавливалась, обычно на серёдке, и протяжно подвывала: «Девчи, пеэнисите меня, тут коо-ко!». Но девчи были веселы и бессердечны.

Она была, всё же, на редкость глупа и неуклюжа, и, в основном, кроме «а ти каё зюёсь?» ничего не произносила.

— Представляешь, мы с мамой из садика идём, а эта дура стоит за забором голая (!) и смородину ест! А тёть Юля ничего не говорит, только говорит: «Пусть ест», — поведала мне как-то раз Оксанка, с негодованием и презрением. Это не было ложью.

По моим последним подсчётам, было Анютке в ту пору не больше, не меньше, а два с половиной года.

Дядя Толя и тётя Галя приобрели машину за 40 тысяч, которая никогда никуда не поехала.

Она отстояла что-то в огороде, претерпев дожди, снега и другие виды осадков, и самые смелые игры, когда кукла Вайва становилась Лёшей, а Катя — Андреем. Это была вынужденная мера, потому что кукла Емеля был один против такой оравы.

Ещё машина была грузовик. С тех пор кузов грузовика у меня ассоциируется, в первую очередь, с шахматами. Мы тогда научились в шахматы играть, и день-деньской пропадали в кузове. Особенно нам нравился конь, потому что он мог ходить всеми буквами алфавита.