Сергей Красильников: Сучья кровь

— Знаешь, Артур, — сказал отец, расслышав его шаги. — Ты взрослый почти, тебе без двух месяцев восемнадцать, поэтому я с тобой как с мужиком поговорю.

Ксен рухнул в кухню и отвалился на газовую плиту.

— Голова болит, — сказал он.

— А ты всё равно послушай. Я за границу хочу ехать.

— А я не хочу.

— Ну тогда вот что. Дом я этот продам, а тебе куплю квартирку. Однокомнатную. Пока учиться будешь, буду деньги присылать. Забросишь учёбу — пеняй на себя. А пить-не пить, это ты сам решай, как тебе лучше.

На этом отец закрыл газету и ушёл.

— Голова-то как болит, — пробормотал Ксен. — Голова…

— У меня бы тоже болела, — отозвался Женя. Ногам было тепло, и вставать не хотелось — на них спала устроившаяся там ночью Рута, большая добрая мамка-грелка. — Хуле, так буянить… Чего вы там вчера так брутально заюзали?

— Фунги.

— Что?

— Фунги. Псилорубы.

— Ааа, грибы.

Наркоманы все до единого параноидальны. Наркоманы уверены, что телефонные разговоры прослушиваются, переписки в интернете прочитываются. Поэтому они говорят «хлеб» вместо «гашиш», «гербарий» вместо «трава», «почта» вместо «ЛСД», ну и грибы — тут много синонимов. Шрумзы, фунги, псилорубы, псилоцибы… Мало ли, ещё какие слова в ходу у разных наркоманов.

— Голова…

Ксен стоял у раковины и покачивался, словно надеялся найти некий магический ритм, избавляющий от головных болей. Включил холодную воду и опустил голову под струю. Стрижку он носил короткую, почти что налысо, с каким-то иероглифом, выбритым чуть выше правого виска; волосы намокли сразу, и вода слегка остудила мозг.

— Как Наташа?

— Я её привязал к кровати, чтобы не мутила, — отозвался из-под крана Ксен.

— Не мутила — что?

— Она хотела меня убить.

— Серьёзно, что ли?

— Не знаю. Может, приглючилось… Какая разница…

Женя вытащил ноги из-под Руты, слез с диванчика и пошёл в комнату.

Там было страшно.

Следы вчерашнего смотрели изо всех углов. Вещи, разбросанные в хаосе — словно кто-то пытался использовать их как элементы конструктора или мозаики, но не учёл, что они из разных наборов. Компьютер, накрытый покрывалом, сверху украшала подушка; из-под этой конструкции сдавленно слышалась странная музыка. Жене подумалось, что они не осилили по-другому остановить звук из колонок. Кресло лежало на боку, одна ножка у него была разломана в деревянное крошево, просто щепки и труха; рядом на полу — молоток. На стене висел лист бумаги большого формата, на котором красовался заголовок «мир» и какая-то закорючка в углу — синим фломастером, подпись «это гениально» — красным цветом, и другим почерком. Поверх всего этого карандашом было написано «Что это у меня во рту?» Лист был прибит тремя гвоздями — два сверху в углах, а один — в самом центре. Привязанная верёвками к спинке кровати Наташа мирно спала. До груди она была прикрыта одеялом. Волосы у Наташи были кошмарно растрёпаны, тушь и помада — размазаны, на щеке — кровавая царапина. При этом она всё же как-то умудрялась сохранять ангельское выражение лица.

Женя хорошо знал, что Ксен любит и терпит её именно за это — за ангельское лицо по утрам. С кем бы ты и как бы ты не засыпал — с богиней или дьяволицей, со шлюхой или королевой, с нимфой или сукой, проснёшься ты в итоге с ангелом. Пару раз Женя слышал, как пьяный Ксен обещал Наташе жениться на ней, и вроде бы даже серьёзно обещал.

— Ната, — позвал Женя. — Наташ, тебя отвязать?

Наташа открыла глаза, и улыбнулась.

— Отвяжи.

Женя кое-как распутал туго затянутые узлы, и Наташа тут же спряталась под одеяло вся целиком.

— Отвернись, — попросила она.

— Голова… — послышался с кухни слабый голос Ксена. — Голова-то как болит… Пшла нах, шавка! Голова…

Женя убрал подушку и покрывало с компьютера, и понял, в чём же было дело. Поставленная на повтор, как брошенная в маленькую кастрюльку большущая рыбина, в винампе крутилась одна только песня, да и то — не песня, а, по всей видимости, записанное вчера откровение. Рядом с компьютером валялся микрофон, на который опасливый Ксен надел носок — видимо, ему показалось, что микрофон тоже испускает звук.

— Гургу! — настаивал дрожащий голос. — Бургу! Бургу! Гургу! Курлу! Гургу, Бургу! Гургу-гургу-курлу!

На бесконечном повторе.

— Выключи, — попросила Наташа из-под одеяла.

Женя выключил, вставил в системный блок свой плеер и накидал в плейлист джаза. Джаз в этом доме никому всерьёз не нравился, но никто, как правило, против него и не возражал.