Александр Иличевский: Ай-Петри (нагорный рассказ)

не тело даже: сгусток сна,
где свет пахтает нам луна —
и запускает шаром в лабиринт
желанья, распуская боли бинт.

Солнцем контуженный, зыбкий, слепой верблюд,
с вмятиной пекла на вымени, полном стороннего света,
из песка вырастает, пытаясь прозреть на зюйд,
пляж бередит, наугад расставляя шаги на этом.

Натянув на зрачок окуляр горизонта с заката рамой,
по бархану двинуть в беседку рыбного ресторана.
Сесть за столик с карт-бланшем немой скатерки,
чье бельмо-самобранка будто Тиресий зоркий.
Опрокинуть в стакан полбинокля рейнвейна —
и лакать до захлеба этот столб атмосферы и зренья.

Десять раз опустело и раз набежало.
Бродит по морю памяти жидкое жало
луча — однакож, нетути тела, чтоб его наколоти.
Вылетают вдруг пробки, и дает петуха Паваротти.

Что ли встать голышом и рвануть к причалу —
раззудеться дугою нырка к началу.
То-то ж будет фонтану, как люстре, брызгов.
Но закат уж буреет, и полно на волне огрызков.

Постепенно темнеет, как при погруженьи.
Звезды дают кругаля, как зенки Рыб над батискафом.
Или — как соли крупа, слезы вызывая жженье.
От чего еще гуще плывут очертания лиц, местечек с их скарбом.

Вот выплывают Майданек и Треблинка, где утиль
женских волос, как лучей снопа, шел в матрасы,
на которых меж вахт на подлодках ревели от страха матросы.
И луна точно так же доливала в полмира штиль.