Юрий Лурье: Прокурорский надзор

Я же попадал под пункт 3 — сокращение вдвое ОСТАВШЕГОСЯ СРОКА.

На суд, который проводился тут же, в комендатуре, в Красном уголке, в присутствии зампрокурора края, я решил не идти. Мне и так остается несколько месяцев. Правда, мой демарш остался без последствий — срок мне все равно сократили.

Уже сентябрь, но погода теплая. Правда, часто идут дожди. Прихожу вечером в тренировки — в ячейке для почты белеет письмо. Беру конверт со штампом Верховного суда РСФСР. Очередная «отписка», наверное… Хотя, стоп! В Верховный Суд я жалобы в последнее время не посылал. После очередного ювелирного футбольного паса этой инстанции в адрес Краевого суда, неутешительный ответ из которого я уже получил…

Вскрываю конверт — маленький листок с печатным текстом, занимающим всего две строчки: «…Ваше дело отозвано для рассмотрения в Верховном Суде РСФСР». Неужели сработали бумаги, переданные Женей Подрезом в «Литературную газету»? Правда, пакет был внушительным: кроме жалобы и копий кое-каких документов, я отправил письмо так называемых «потерпевших», полученное мною еще в Белореченске в прошлом году. В письме этом приведены интересные факты, проливающие свет на то, как фабриковалось мое дело.

Но по трезвому размышлению понимаю, что особого повода для оптимизма нет.

Зарядили осенние дожди. И, как всегда, в такую погоду меня все больше и больше одолевают мрачные мысли. В душе накапливается безнадежность. Думаю о том, что через каких-нибудь три месяца оканчивается мой срок… Но проблемы, возникающие после освобождения абсолютно неразрешимы. Я потерял семью. Потерял прописку и жилье. С моей нынешней трудовой книжкой я никому не нужен. Но на мне висит еще запрет на педагогическую деятельность сроком на 5 лет! Учитывая возраст — за сорок, а также наверняка не прошедшие без последствий неоднократные экскурсии в реанимационную палату, жизнь, предстоящую мне, иначе как «доживанием» не назовешь. Мне уже не подняться… Все во мне протестует против существования человеком «второго сорта». Вернее, «третьего». Вторым сортом я уже котировался — из-за своей фамилии… Всю жизнь старался преодолеть проклятье, наложенное на меня моей фамилией. Насколько легче бы мне было жить в своем Отечестве с фамилией Иванов. Или Петров — что тоже неплохо. А уж фамилия Быков и вовсе звучит роскошно…

Под влиянием этих мыслей уже без особого отвращения подумываю о таком популярном предмете, как веревка. Вечером, ложась спать и выполнив ставший для меня обычным ритуал (помолившись о том, чтобы не проснуться), начинаю обдумывать детали предстоящей акции. Трудность заключается в выборе места ее проведения. Дома или близко от него — не хочется пугать сыночка. Если бы не это, я давно бы порезался в ванне с горячей водой, чтобы порадовать Людмилу. Где-нибудь в лесу меня ведь могут не найти. А мне очень хочется хотя бы попортить настроение кому-нибудь из моих палачей… Надо либо во дворе горкома КПСС, либо — прокуратуры… Вспоминаю рассказ одного из знакомых офицеров в зоне. Он рассказал о случае, происшедшем несколько лет назад где-то близ Приморско-Ахтарска. Отбывший вот так же ни за что трехлетний срок и вышедший «на химию» парень, выкопал откуда-то пистолет и порешил прокурора, судью и еще нескольких, имевших отношение к его делу, людей. Последним себя.

Возможно, это и сказка, но поневоле думаешь, что, пожалуй, два-три таких случая — и эти, дорвавшиеся до власти над судьбами людей, чиновники не один раз подумают, прежде чем спрятать человека за решетку… О том же, как легко «закопать» человека, говорит одна притча (или быль), рассказанная мне на этапе одним пожилым «зэком», идущим не то на строгий, не то на особый режим.

В купе поезда ехали двое молодых парней, девушка и солидный пожилой человек. Ребята вышли в коридор, а оставшиеся разговорились. Выяснилось, что девушка ездила на свидание к брату, отбывавшему срок за изнасилование. Всхлипывая, она стала жаловаться попутчику на несправедливость суда и следствия, так как доподлинно знает, что ничего подобного не было. Не говоря уже о том, что лично знакома с «потерпевшей». По ее выражению, на той «негде пробы ставить». Пожилой высказал сомнение в том, что кого-то могут осудить без всяких доказательств. Выяснилось, что он работник прокуратуры из соседнего города, едет в отпуск. Молодую женщину возмутил безапелляционный тон попутчика.

— Хотите, докажу, что по этой статье можно кого угодно посадить, в том числе и Вас!