Юрий Лурье - Прокурорский надзор

Свободное время — а его здесь более, чем достаточно — каждый проводит по-своему. Играют в домино, самодельные нарды, шахматы (кто умеет), читают отощавшие от вырванных листов старые журналы, невесть как попавшие сюда, беседуют «за жизнь». Один по кличке «Топтун» — вор-рецидивист. Ему лет 35. Гордится тем, что никогда в жизни не работал. Отца не помнит. С матерью был не в ладах, убегал из дома, за что был поставлен на учет в детской комнате милиции. Старшие ребята, используя его маленький рост, «запустили» в форточку поселкового магазина. Сработала сигнализация, все ушли — он не успел. Никого не выдал и пошел на «малолетку». Там «воспитали».

На днях привели молодого парня из Ольгинки. Зовут Саша, ему 18 лет. Статья 117. Изнасилование. Но история, рассказанная нам, поражает дикостью. «Поддали» с двумя приятелями. Показалось мало. Магазины уже закрыты, поздно. Один предложил сходить к Маринке. У этой бабы, 52 лет, всегда есть самогон. Пришли. На вынос не дала — пейте здесь. Организовала закуску. Сколько выпили, Сашка не знает. Проснулся утром, рядом раздетая Маринка. Она потребовала 500 рублей, пригрозила подать в суд «за изнасилование». Угрозу дополнила демонстрацией синяков на груди и животе. Сашка врезал ей и спокойно ушел домой. Дали шесть лет — ждет решения краевого кассационного суда, который, конечно же, утвердит приговор.

На верхнем ярусе, рядом с парашей, «существует» его ровесник и тезка из Новороссийска. Затаскивал в лес 8–9-летних малышей и насиловал. Один начал кричать — задушил чулком. Не могу на него смотреть — моему Стасику 9 лет. Мне кажется, из соображений гуманности суд должен дать ему «вышку». Его удел на многие годы — получать пинки и чистить унитазы. Пока не порешит кто-нибудь из зэков.

Молодой, красивый, мужественный шофер из Словянска. С женой в разводе. Чтобы отобрать дом, построенный его собственными руками, его посадила теща. «Угрожал». Посодействовал родственник — офицер ГАИ. Вячеслав говорит мало, больше угрюмо молчит. Однажды проронил: «Выйду — убью». И стиснул мощные кулаки.

Здесь я встретился с удивительным явлением. Так называемой «явкой с повинной». Речь идет о том, что подследственный или уже осужденный добровольно признается в каком-нибудь незначительном преступлении, которое ему и не инкриминируется. По большей части и не совершенного им. Такому «приступу раскаяния» предшествует долгое совещание в углу у «телевизора». Собираются несколько человек во главе с «паханом» и о чем-то долго и обстоятельно беседуют. Я в эти дела не лезу — излишнее любопытство здесь не в почете. По окончании совещания раскаявшийся грешник направляется к двери и стучит в нее до тех пор, пока не откроется «кормушка» и «попкарь» недовольным голосом не осведомится о причине демарша, оторвавшего его от исполнения служебного долга. Недовольство это проявляется отнюдь не в парламентских выражениях. Охваченный приступом раскаяния преступник решительно заявляет о своем, перешедшем все пределы нетерпения, желании сейчас же, немедленно, сию же минуту видеть начальника оперчасти капитана Кузьменко. Получивший подробные инструкции, охранник открывает дверь и выводит настойчивого просителя в коридор. По прошествии некоторого времени дверь лязгает вновь, и на пороге появляется облегчивший свою душу исповедью грешник. Готов биться об заклад, что вижу вокруг его головы некое свечение! Прямо от двери он направляется в совещательный угол, что-то придерживая под рубашкой. Туда же подтягиваются остальные участники совета. Через некоторое время из угла потягивает дымком, который никак нельзя назвать душистым, ибо издает его тлеющая тряпка, на которой уже закипает вода в «чифирбаке». Теперь становится понятным, что на исповедь зэка толкнул не приступ раскаяния, а презренный конформизм… Какая же корысть от «явки в повинной» «кумовьям» из оперчасти для меня загадка…

Все на свете имеет конец, пришел конец и моему ожиданию. Вечером объявили — утром этап. На суд. Уверен, что не вернусь уже сюда. Записываю адреса, раздариваю мыльницу, майку, свитер, носки, носовой платок. Беспокоит меня только вопрос, в чем причина отказа мне в очных ставках с так называемыми «потерпевшими». Правда, с двумя из них мне предоставили очную ставку еще на начальном периоде следствия. Показания были полностью в мою пользу. К сожалению, зловещий смысл этого очередного нарушения законности открылся мне несколько позднее…

И вот я снова в родном, геленджикском КПЗ. Меня здесь знают многие. У милицейского сержанта Пети, командующего здесь, мое появление вызывает вислую гримасу. Своей «резней» и прочими фокусами я попортил им много крови. В соседней камере — «Цыган». Я благодарен ему за поддержку в Новороссийском СИЗО. Поэтому, когда мне приносят передачу, часть переправляю ему. Остальное — в общий котел.