Клер Моуэт - Люди с далекого берега

Завтрак кончился рано, в семь пятнадцать. И команда сразу же приступила к своим обязанностям, а те, кто отстоял вахту, отправились отсыпаться. Для нас с Фарли день без дела тянулся бесконечно. Капитан Леблан приглашал нас заходить в любое время к нему на мостик. Повалявшись немного с книгой в каюте, мы воспользовались его приглашением.

Хоть траулер и небольшой, на капитанский мостик все равно поднимаешься с трепетом. Капитан и его подчиненные без слов вершат ритуал повседневных обязанностей. Несмотря на массу сложного оборудования, на необходимость следить за штурвалом, радарной установкой, судовым компасом и прочими премудростями морской навигации, на мостике царила удивительная тишина. Как в читальном зале, где говорят только шепотом и слышен лишь шелест страниц.

Члены команды приходили, уходили. Вот появился старший механик, присел с кружкой кофе на скамейку, не отрывая взгляда от льдов. Потом и кок Сирил, улучив момент между завтраком и обедом, молча постоял минут пять рядом с вахтенными.

Мне кажется, я могу теперь объяснить, почему моряки слывут знаменитыми рассказчиками всяких историй. Ведь они подолгу остаются наедине со своими мыслями. Почти все события на корабле связаны с ожиданием и подготовкой: и отплытие, и изменение курса, и швартовка, и маневрирование, чтобы не наткнуться на неизвестный плавучий предмет. У моряков больше времени на размышление, чем у других. Мы разделяли с командой ее молчаливую жизнь, завороженные сверканием льдин, протянувшихся до самого горизонта. Осторожно пробиваясь по узкому прогалу между льдами, «Боско» двигался вперед.

Единственное, что нарушало тишину на мостике, — треск и щелчки судового радио. Но команда будто не замечала этих невнятных, бессвязных хрипов. Только тренированное ухо могло уловить смысл скороговорки, на которой вели перекличку суда. Я все пыталась понять, на каком это языке — по-норвежски? по-португальски? по-русски? А ведь чаще всего то был родной, английский. Капитан по большей части находился в штурманской рубке, в задней части мостика, отыскивая наиболее безопасный путь среди льдов. Часто справлялся по радио, желая уточнить размеры ледяного поля. Направление движения льдов меняется день ото дня, а бывает, и в течение суток — в зависимости от температуры и ветра. И в наши дни, чтоб провести судно во льдах, не допустив, чтобы льды сковали его, требуется изрядное мастерство шкипера, ну и, конечно, удача.

Сжимая в руке микрофон и бормоча что-то в ответ на какой-то дальний, ему одному понятный треск, капитан Леблан походил на птицу, отзывающуюся на призыв пернатого друга.

— «Боско» вызывает «Озеро Мейлпег»! «Боско» вызывает «Озеро Мейлпег»! Как слышишь, капитан? Прием.

Ответ звучал голосом дальних миров. — «Боско»! «Боско»! Слышу хорошо, капитан. Прием.

— «Озеро Мейлпег»! «Озеро Мейлпег»! Слыхал, как вы переговаривались с «Мысом Смоки». Точно! Мы во льдах. В двадцати милях от Галифакса. Идем льдом часов пять, тоньше вроде не становится. Прием.

— «Боско»! «Боско»! Да, дружище, влипли мы с тобой! Я из Шелберна. Льдины растут как на дрожжах. Прием.

— «Озеро Мейлпег»! «Озеро Мейлпег»! Капитан, кругом льды. Продвигаюсь с трудом. Как думаешь, если к берегу повернуть, можно пробиться? Прием.

— «Боско»! «Боско»! Не советую, капитан! Тут везде лед, до самого Собольего мыса. Черта с два сквозь него пробьешься! Прием.

— «Озеро Мейлпег»! «Озеро Мейлпег»! Спасибо, капитан! Вас понял. Конец приема.

Смолкли выкрики капитана, прекратилось ответное бормотанье; на мостике снова воцарилась тишина. Судно продвигалось еле-еле. Распахнув дверцу, капитан вышел на малую палубу над краем рубки, мы последовали за ним. Капитан смотрел в бинокль, выискивая впереди хоть одно темное пятнышко, означавшее открытую воду. Но куда ни кинь взгляд, повсюду простиралась сплошная завораживающая белизна. Дул холодный ветер, а апрельское солнышко, отражаясь от снега, жарко дышало в уши, приятно грело. Удивительное это было сочетание, зноя и холода, вспоминался торт с мороженым, на мгновение схваченный жаром духовки. Если долго не уходить с палубы, можно загореть, даже ослепнуть от снега.

Вспоминая эти дни, я не перестаю удивляться: никто из нас тогда не испытывал страха. Ведь немало судов гибло во льдах, немало погибало людей, но тогда мне такие мысли почему-то даже в голову не приходили. Возможно, сказалось спокойствие капитана и команды, которые держались по-деловому буднично; рядом с ними я не ощущала ни малейшего страха. Вот так солдаты идут в атаку, слепо веря своему генералу, который, возможно, далеко не всегда столь же основательно взвешивает возможность победы, как наш капитан Леблан — возможность преодоления льдов.