Николай Никандров - Диктатор Пётр

– Вас-ся! – нараспев выдыхал из себя слова Петр.– Вынеси это кресло в садик!.. Пусть оно там после тетки проветривается!.. Понял?

Вася вскочил, сделал ногами сложное антраша, дал щелчок Нюньке, запел, бесконечно довольный, что ему нашлось дело, и поволок кресло в сад. Он разговаривал с креслом клоунским языком и зачем-то, должно быть для прибавления себе работы, переворачивал его ножками, то вверх, то вниз, словно катая по полу шар.

– Тет-тя Над-дя!..– уже не оставлял в покое москвичку Петр.– Смотри, не вешай своих платьев на наши вешалки!.. Тет-тя Над-дя!.. Не клади своих шляп рядом с нашими шляпами!.. Тет-тя Над-дя!.. Ты особенно много не ходи по квартире, а старайся придерживаться какого-нибудь одного места, чтобы нам потом после тебя легче было протирать керосином!.. Тет-тя Над-дя!!!

VI

Возвратился Жан, выбритый, припудренный, с напомаженным, лоснящимся боковым пробором на голове. Он весь нагружен был кульками с закусками, сладостями, вином…

– Пьем в честь неожиданной встречи и радостного свидания родственников! – через минуту прокричал он первый тост.

– Ну, дай бог, дай бог,– среди звона посуды раздались негромкие расчувствованные голоса женщин.

Все, не исключая и детей, выпили первую рюмку залпом. Потом с особенным аппетитом, как некую редкую драгоценность, слили в рот еще одну темно-красную капельку, набежавшую со стенок рюмки на дно.

Уже первая рюмка вина произвела на всех самое оживляющее действие. Она сразу смыла с души какую-то застарелую копоть. И всем стало ясно, что вино-то и было им нужнее всего. Нечаянно сделали важное открытие, что при такой жизни, чтобы не погибнуть, надо побольше пить вина.

– Ради одного этого вина стоит переехать в Крым на постоянное жительство,– сказал Жан, по-мудрецки покачивая головой, когда, после выпитой рюмки портвейна, все стали высказываться по поводу замечательных качеств бывшего удельного вина.

Потом пили одни старшие.

– За скорейшее выздоровление дорогих сыпнотифозных больных: Петра и Кати!..

– За здоровье дорогих хозяев дома!..

– За благополучное окончание путешествия дорогих московских гостей!..

– За то, чтобы жизнь в России наконец наладилась, все равно как; чтобы гражданская распря чем-нибудь закончилась, все равно чем; чтобы снова можно было почувствовать себя хотя немножечко человеком!..

И после каждого нового выпитого стакана казалось, что эта возможность хорошей мирной жизни становится все ближе. И чтобы это приближение шло еще быстрее, старались пить как можно больше и тем как бы пробивать себе путь к желанному царству прекрасного.

– Жан,– сказала Марфа Игнатьевна, захмелевшая после двух рюмок портвейна, сладкого, как варенье, и прилипающего к пальцам, как смола.– Жан, ты вот живешь в Москве, везде там бываешь и, наверное, занимаешься политикой в этих дурацких, как их там, профсоюзах или собесах, что ли. Скажи, неужели мы так и не дождемся никакой перемены?

– Тетенька Марфинька, сестричка Оленька! – не слушая их, так же горячо обращался к ним Жан, пьяненько навалясь грудью на стол и щуря глаза.– Вы вот тут долго живете и всех знаете, познакомьте меня со здешними барышнями!

– Ха-ха-ха! – раскатилась смехом москвичка с блистающими от выпитого вина глазами, болтавшая в это время о каких-то пустяках с детьми.– Ха-ха-ха! Ему завтра утром ехать, а он знакомиться с барышнями вздумал! Что же ты успеешь?

– Все успею,– пролепетал Жан, непослушными глазами ища возле себя мать.– И что из того, что мне завтра утром ехать? Я могу и остаться, если понравится какая!

– Ты-то можешь! – опять расхохоталась мать.

– Разве Жан еще не женат? – строго спросила бабушка.

– Какой там не женат! – махнула рукой москвичка и, отхлебнув из стакана вина, весело продолжала: – Не послушался меня, женился, и вышло, как я предсказывала: два раза был женат, и оба раза жены уходили от него!

И она с любовью и гордостью матери посмотрела внимательным взглядом на всю его громадную, нескладную фигуру, скрюченно навалившуюся на стол.

– Жан, сиди прямо.

Жан выпрямился.

– Жан убери руки со стола.

Жан опустил под стол руки.

– Жан, не нюхай.

Жан оторвал от носа ладони.

– Отчего же все-таки они ушли от него? – допытывалась бабушка, разглядывая Жана злыми глазами, как закоренелого преступника.

– Оттого что глупые,– ухмыльнулся Жан в стол.– Но ничего. Вернутся.

– Обе? – сострила мать и посмотрела, смеются ли.

– А дети-то у него были? – сурово продолжала бабушка.