Георгий Лапушкин - Анна Монсъ (рассказы)

Иногда мне кажется — может, они хотят заставить меня покончить с собой? Черта с два. Мы еще поборемся. Бороться … но с кем? Сами они все сговорились — или кто-то их заставил? Остановка. Я вышел — никто не препятствовал. Что ж, тем лучше.

А если спросят, зачем я вышел здесь? — мелькнула мысль. Да что такого… Хотел пройтись… Да нет, это ненатурально. По ошибке вышел — а другого троллейбуса ждать долго, поэтому пошел пешком. Кто-то неправильно сказал мне, где сходить… Нет, погоди… Кто это сказал? Ведь это же можно проверить! Опросят всех, кто был в салоне… Нет, просто вышел нечаянно. В конце концов, где хочу, там и выхожу! И все с этим, разобрались.

Троллейбус вяло прикрыл дверцы — и потащился дальше. А у меня вдруг ни с того, ни с сего полегчало на душе, накатила волна спокойствия — и счастья. Счастье — это спокойствие, это такие два синонима. Люди, кто сошел с троллейбуса, попрятались в сумерках, я был совершенно один. Напротив светил фонарь сквозь ветви, небо отливало синим, темно-серым. Это мои цвета, я их люблю. Я, наверное, из-за них так счастлив. Я взглянул вокруг себя — и даже стройка с торчащим подъемным краном показалась мне руинами старого замка… Наверное, в наше время любой бутафории достаточно, чтобы любоваться, лишь бы было главное — спокойствие. И еще…

Вдруг кто-то толкнул меня плечом — я оглянулся — он прошел дальше, не обратив на меня внимания. Здесь нельзя стоять? Ладно, иду дальше. Они работают на совесть — не дают минуты покоя. Черт, снова дрожат руки.

Я нырнул в подземный переход, осторожно заглянул в тоннель — никого. Отлично. Перешел на другую сторону и двинулся дальше, внимательно поглядывая по сторонам. Особенно я опасаюсь переулков — из них иногда выныривают машины. Вообще, машины ненавидят меня даже больше, чем люди.

Ходьба обычно приносит мне облегчение — но сейчас никак не могу взять себя в руки… Мысли раздерганные, как тени от свечки — и этот шум… я не выношу шума. Взвизгивания тормозов и рвущий душу вой «скорой помощи» напоминают мне воздушную тревогу… Ядерную воздушную тревогу. Гнусавый голос диктора «Граждане…» — ну, и так далее — и черные точки падают с неба. Кошмар. Хочется снова спрятаться в подземный переход. Совершенно автоматически продолжаю идти — и вскоре я ощутил наплыв мрачного, прямо-таки надгробного настроения — это значит, что я все-таки прихожу в себя. И значит, я могу мыслить.

У меня, как и у всякого человека, есть несколько тем, чтобы подумать на досуге, ярких и притягательных, как цветные стеклышки — но духовная жизнь кажется бесконечно разнообразной — потому что она устроена по принципу калейдоскопа. Сейчас же и этот калейдоскоп меня не спасает. Самое главное, что мне нужно сейчас — и вообще — это научиться быть объективным. Если я этого добьюсь — мне будет легче от них защищаться. Я, например, очень часто не различаю: специально подстроено — или произошло слу… почему она так на меня посмотрела… наши вгляды встретились — и мы оторопело смотрим друг на друга, постепенно замедляя шаг… я ее знаю? — да нет… вроде нет… она чуть повернула в мою сторону… а я — в ее… непроизвольно… наконец, мы уже идем навстречу друг другу, постепенно замедляя шаг… она хочет меня загипнотизировать? или просто напомнить… меня сегодня мало тревожили… вот — сошлись и остановились… нужно срочно что-нибудь спросить… чтобы все было естественно: «Скажите, который час?» (нашелся, молодец!) — она несколько секунд смотрит недоумевающе — потом растерянно — на часы:» Семь… семь тридцать.» Я произношу: «Благодарю!» и удаляюсь с достоинством — она несколько раз оглянулась мне вслед — я вижу это в карманное зеркальце (я всегда ношу его с собой). Вот еще одно доказательство. Это что, тоже случайно? Ладно, я уже человек привычный, меня такими мелочами не проймешь… вот скамейка, место вроде открытое… трудно что-нибудь подстроить…

О чем же я думал? А, вот — идея! Я знаю их слабое место: пусть они все сговорились, но внешне они должны вести себя так, как полагается — например, если они вздумают для острастки избить меня на улице — все остальные, конечно, разбегутся, чтобы не мешать — но милиционер, даже если он тоже с ними — вмешается… значит, они немного могут! — я с торжеством посмотрел на прохожего — он притормозил немного, потом растерянно оглянулся. Я долго смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Ага! У меня есть оружие — моя мысль! А они уже волнуются! — вот, например, этот — хотел изобразить растерянность — а растерялся на самом деле, и повел себя неправильно — ведь вы послушайте… ведь если бы он не притворялся, а вел себя естественно, нормально, как полагается… то он бы… он бы не один раз оглянулся!.. Не один! Он должен был бы оглянуться еще один раз перед поворотом. А вот я бы так не ошибся! Я оглянулся бы еще один раз! Это потому, что я знаю психологию. А знаю я ее потому, что я — дичь, на которую охотятся. Вообще, это знание не говорит в мою пользу — разве нормальный человек станет ею заниматься? Из трех моих знакомых психиатров — все трое сумасшедшие, правда, они умело маскируются…