Георгий Лапушкин: Анна Монсъ (рассказы)

Неужто из-за какой-нибудь ерунды, из-за пустяка может поменяться вся жизнь? Чего в таком случае вообще стоит наша жизнь?! А если бы он в тот раз выехал на день раньше — как хотел вначале — то не встретил бы Ее в поезде? Из-за такой ерунды — не оказалось билета в кассе — встретились два человека…

Но Николай, сколько ни думал, а все же представить себе не мог, что они бы не встретились.

Логика говорила ему «да» — а душа говорила «нет». Но потом он начинал вспоминать, как они расстались — и уж ему было не до логики и не до размышлений. Все крутились в голове, как заезженная пластинка, одни и те же воспоминания.

И на все море вопросов жизнь подсказала ему только один — простой и циничный — ответ: «У кого блат и папа — адмирал, того и не выкидывают из-за всякой ерунды из института!» На том уровне постижения жизни он пока и остановился. Начиналась полоса удач — а в дни удач люди вообще думать не горазды.

Так он никогда и не узнал, что девица, с которой познакомился на дискотеке, в тот же вечер отказала кому-то из треугольника курса. То ли зарождающаяся лысина его не понравилась, то ли потные руки и масляный взгляд — кто их, женщин, разберет. А «треугольник» обиделся — и капнул куда надо. Оказалось еще к тому же, что она отказывала не только ему… Черт ее знает, хобби что ли у нее было такое — отказывать ответственным комсомольским работникам… Девушке пришлось брать академический отпуск на год, а Николай, обвешанный выговорами и лишенный стипендии, был отпущен на покаяние.

Это происшествие все же не помешало ему стать бабником. Сложилось так, что он оказался в компании много старше себя, где каждый чего только не видал. На таком фоне он, конечно, смотрелся ребенком, но все же на некоторых его свежесть действовала неотразимо; иные дамы давали ясно ему понять, что он выше этих пошляков и что когда-нибудь женщины за ним будут ходить табунами («А почему не сейчас?» — думал Николай). Это, впрочем, не мешало им решать свои сексуальные проблемы с другими, на долю Николая доставались лишь разговоры «по душам» (т.к. старшим лень было разговаривать), а также то и дело его пытались затащить в ЗАГС. Часто даже до начала кроватных отношений. Это было ужасно.

В такие минуты вспоминал он свою невесту, которая единственная из всех не требовала от него ничего. Он вспоминал, как на вокзале случайно купил с рук билет, как бежал по опустевшей платформе вдоль поезда, который уже медленно катился по рельсам, как долго не мог отдышаться в тамбуре, вытирая пот. До своего вагона он добежать не успел, нужно было идти туда вдоль всего состава — но он простоял еще целый час, разглядывая леса и поля, которые все теперь были его! Что ни говори, а школа — это все-таки казенный дом, и вырваться оттуда — счастье. Когда он наконец вошел в свое купе, она, тогда еще незнакомая, мешала ложечкой чай, отвернувшись к окну. Поза ее была пластична, в ней чувствовалось спокойствие, отрешенность, и независимость. Вдруг она повернула голову, посмотрела ему в глаза. Дальше он старался не вспоминать…

Довольно скоро он обзавелся богатым жизненным опытом и потерял уже счет «с кем, когда и где». Он научился вести игривые разговоры, пожимать, когда надо, локоток, кому-то он мог прямо заявить: «Пойдем в койку!» — а для кого-то наоборот состроить невинные бараньи глазки. Ну а если уж дама «дозрела» и «задышала» — то мгновенно оказывалась в неглиже. Женскую одежду он изучил до тонкости. Всевозможные блузки, юбки, которые расстегиваются то сзади, то сбоку, то просто снимаются через голову, всяческие застежки, одна другой хитрее — он знал все это, как «Отче наш» — говорят — знали прежде на Руси.

Когда-то он разбирал автомат Калашникова за семь секунд с четвертью и даже выиграл первенство школы. Теперь те же тонкие чуткие пальцы, что невидимо глазу отделяли затвор от шептала, пробегались по пуговкам блузки — и расстегивались пуговки; отцепляли крючок на юбке — а вслед за крючком распадалась молния на две половины; гладили по волосам — и сами собой с треском разлетались концы лифа.

Постепенно он вошел во вкус — и начал понимать, что жизнь — вовсе неплохая штука, впереди только в траурной рамке маячил образ неизбежной женитьбы, ведь все когда-нибудь женятся.

Но однажды в глазах незнакомой девушки он прочел ясно, что он — Николай Петрович — пошляк и бабник. Пустой и никчемный человек.

Дело было на сеансе гипноза в обшарпанном клубе на окраине города; какой-то экстрасенс исцелял собравшихся старушек и старых дев, толковал про звезды и биополе. Там же была и эта незнакомка, она так внимательно и серьезно слушала все эти древние премудрости… Не очень даже и красивая — но грациозная и независимая, пластичная в движениях. И так к нему отнеслась!