Евгений Рубаев - Рыбья плоть

Через три часа проходили один такой большой посёлок Усть-Лыжа. Старичок продолжал повествование:

— Усть-Лыжа знаменита тем, что там в сталинские времена был большой лагерь, в котором ещё до первой сучьей войны было восстание зэков. Уголовники объединились с политическими, и когда вертухаи мылись в бане, захватили оружейку и повязали всю охрану прямо в бане. Дав им, конечно, одеться. Но торжествовали они недолго. С Усть-Усы подошло подкрепление, на санях с впряжёнными лошадьми. С пулемётами. Был бой, многих восставших перестреляли, остальные сдались. Сдавшихся поставили на колени вымаливать прощение. Стояли они, пока не замёрзли. Некоторые выдержали до трёх дней. Только в живых никого не оставили, в назидание другим лагерям. Но эта педагогика не сработала. Восстания продолжались вплоть до хрущёвских времён. И после второй сучьей войны зэков стали отпускать. Кого под амнистию, кого под комиссию. В наследство от бериевской системы остался лишь институт воров в законе. Раз уж придумал эту систему Берия, то законников особенно много из грузин. Лагеря в Коми-республике распространены до сих пор. Они получили известность мировую. Такие зоны как Чиниворик, Иосер знают понаслышке многие. Многие зэки после освобождения живут там же, в посёлках. Лишь бы население в посёлке, где решил поселиться расконвоированный зэк, не превышало десять тысяч человек. Таков закон. Когда говорят про срок — то говорят: «Пять срока, шесть по рогам», это значит, что шесть лет должен жить в поселении без права выезда на «большую землю» Живущие на поселении имеют ещё и «поражение в правах». В общем, знаменитые тут места. Особенно заметна натянутость отношений между приезжими и коренным населением. Издавна, с царских времён, когда здесь уже была каторга, и до постсталинских, местные профессиональные охотники имели промысел по отлову беглых зэков. За уши охотникам платили порохом, дробью, сахаром и прочими колониальными товарами. Особенным трофеем считался авторитетный беглец. В доказательство его уничтожения охотник предоставлял картинку его эксклюзивной наколки, тату. От этого экзотического промысла остался традиционный холодок в отношениях, недоверие, причём взаимное. Это недоверие на генетическом уровне. Наследие прошлого. Сейчас, в настоящее время все люди очень дружат и уважают друг друга.

Старичок, в конец устал от рассказов и задремал.

Вскоре миновали и Усть-Усу, тоже большой посёлок. В нём был даже деревянный храм. Через некоторое время «Заря» пришвартовалась к деревянному причалу. Этот причал уносило ледоходом каждый год. Весной причал упорно сооружали вновь, всё из тех же неошкуренных брёвен, скреплённых скобами. Уже по схеме-трафарету Раф нашёл гостиницу, похожую на печорскую. В ней не было даже вахтёра. Вход был открыт, как калитка в Кремль при Хрущёве. Раф прошёл вдоль коридора и остановился у комнаты, откуда доносился шум. Раф постучал, шум затих, он вошёл и спросил:

— Здорово. Парни, есть где кости кинуть?

— Ну, ты напугал! Ты чего стучишься? Мы думали что «медак» приехал! — разом загомонили обитатели комнаты, — Ты на «десятый магазин» скидываться будешь?

Продажа водки осуществлялась только до семи вечера, и народ скидывался на поход к шинкарям — в «десятый магазин».

— Да у меня денег ни копейки, только приехал на работу.

— Ну ладно, мы тебе так нальём!

Пока шла суета и томление ожидания гонцов, Раф заприметил мужичка, который был не так активен, как все присутствующие. Его звали «дядя Володя». Раф у него спросил:

— Вы, случайно, не знаете здесь место, которое потише?

— Пойдём! — неожиданно сказал тот.

Пришли в дальнюю угловую комнату. В ней было по сравнению с предшествующей чисто прибрано. Дядя Володя сказал:

— Располагайся, здесь я живу один!

— За что же тебе такой люкс предоставили?

— Работал я в экспедиции помбуром. Потом занемог. У меня обнаружили туберкулёз. Я напёр на профсоюз, вот они выделили мне отдельную жилплощадь.

Рафу стало не по себе.

— Да ты не беспокойся, у меня сейчас не открытая форма! — успокоил его дядя Володя.

— Да, я ничего. Я когда прошлый год работал на Вуктыле, -0 вспомнил Раф прошлую практику, — у нас слесарь был с одним лёгким. Он долго болел, и лёгкое ему вырезали. Так он ещё на буровой потом успешно слесарил.

— У меня до этого дело, надеюсь, не дойдёт! Сплюнь!

— Да я не тебя имел в виду… — стал «работать винтами назад» Раф.

— Не буксуй! Ложись, спи. А я к ребятам пойду. У них веселей. Как выпьют — всё про работу рассказывают. А мне по приколу, молодость вспоминаю.