…Вчера я положил ключи в сумку, и теперь сам открываю подъезд и квартиру. 1998
* * *
Вообще-то она разговорчивая, моя жена… Она разговаривает, не покладая рук, весь световой день, а также при лампочке, или там при свечах, когда электричества нет… Если не рассказывает чего-то, то беседует с кем-то. Или спрашивает о чём-то. Или отвечает кому-то. А уж когда нет собеседника, то негромко сама с собой что-то обсуждает. А тут вдруг – молчит. Взяла - да молчит. Совсем не слышно её. Убираем мы, значит, с ней контору, - это наша подработка, приработок. Большая контора, метров на триста-четыреста, так что долго убираем, часа три-четыре… А она всё молчит и молчит. Спросил я что-то у неё, она обратно молчит. Ну, прямо, как в рот воды набрала. Подошёл я к ней полюбопытствовать, в чём дело. И тут вижу, что она, в самом деле, в рот воды набрала. Оказывается, дёсны у неё разболелись, вот она и лечит их водой с содой. С полным ртом воды не очень-то поговоришь… Я вздохнул с облегчением. А то уж подумал, было, не случилось ли чего…
6.05.99
* * *
Первая ночь в Беэр-Шеве. На рассвете я разбужен… куриным кукареку. Крик петуха показался мне непривычно громким в утренней тишине большого городка и немного странным: как будто петух не выговаривал букву «р»… С этого началось привыкание ко всему еврейскому.
* * *
В первом письме в Россию к одному из друзей я написал стишок, кончавшийся словами:
Разлука ты, разлука,
Чужая сторона,
Ни родины, ни друга
Евреев – до хрена.
* * *
Утренние позывные здешней русской радиостанции вызывали отчего-то у него прозрачное чувство безысходности.
* * *
Впервые оказавшись у Стены Плача и пристроив в щёлочку записку о благоденствии близких, я вдруг подумал, а знает ли Бог русский язык? Алёшка, мой внук, тогда ещё шестиклассник, написал записку (о чём – не сказал) на трех языках, - русском, иврите, английском. Я спросил молодую учительницу в ульпане, где нас учили ивриту, что она думает обо всём этом. Она сказала:
- Бог знает все языки.
* * *
У Стены Плача никто не плачет. По крайней мере, я ни разу не видел там плачущих людей. Может быть, потому, что сюда ходят «люди покрепче», говоря словам Высоцкого? Не уверен… Приходят, чтобы прикоснуться к Возможному. Приблизиться к Всемогущему. Людям кажется: здесь они ближе всего к Нему. И ещё, - чтобы подумать о вечном и преходящем. И с надеждой. На Того, кто некорыстен, а потому может помочь. С мыслью, что есть причал душе в штормах жизни. А ещё - облегчить сердце молитвой. И обратиться к Всевышнему с просьбой. Думаю, это редко просьба о себе. Чаще о близких. Не хочется думать, что кто-то лезет к Богу с просьбой о деньгах, бизнесе или с просьбой, чтобы у соседа сгорел дом. Был у Стены Плача и Папа Римский. Оставил записку. Никто не знает, о чём он тайно просил Бога. Возможно, просил прощения за антисемитские прегрешения католиков. Наяву Папа не очень благоволит к евреям. Когда арабские террористы захватят Храм Рождества Христова, осквернят его уже самим фактом захвата Храма и заложников, чего-то разграбят, мы не услышим слова осуждения и гнева от Папы. Представляю, что бы поднялось в мире и в Святой Церкви, если бы в Храм вторглись евреи. Двойной стандарт. Во всём мире и всякий раз, когда дело касается евреев.
* * *
Один израильский художник говорит:
- Стена Плача это, конечно, святое. Но, может быть, пора подумать о создании Стены Смеха? Хватит плакать… Тем более, что евреев всегда выручал смех.
* * *
В письмах из России – восторженные отзывы о фильме Н. Михалкова «Сибирский цирюльник». Хвалят люди, вроде бы, со вкусом, начитанные, образованные. Жене тоже понравилось: зрелищно, увлекательно. Мне было интересно, но скучно. Большой леденец в шоколадной обертке. Пример того, как хорошее кино может быть плохим искусством. По фильму не узнать правды, её движения из прошлого в будущее. Как о том можно узнать из «Дубровского» Пушкина, «Отцов и детей» Тургенева, «Поединка» Куприна. Или «Курочки рябы» Кончаловского, и «Полетов во сне и наяву» Балаяна. Патриотический кураж – такой приятный повод для самоутверждения.
* * *
«Приметы» Пушкина – одно из любимых стихотворений. В нём и простота, и глубина. И перекличка с народной приметой.
Я ехал к вам: живые сны
За мной вились толпой игривой,
И месяц с правой стороны
Сопровождал мой бег ретивый.
Я ехал прочь: иные сны…
Душе влюблённой грустно было,
И месяц с левой стороны
Сопровождал меня уныло.
Читать дальше