Давид Лившиц: Забыть и вспомнить

- Портрет писали в полевом или фронтовом госпитале. То есть, не в глубоком тылу, – говорит Сазонов.

- Почему вы так решили?

Сазонов молча переворачивает холст. На тыльной не загрунтованной стороне грубой мешковины штамп – чёрное потускневшее изображение фашистского орла.

- Трофейная вещь! Видать, художник вырезал кусок для портрета из какого-то мешка или палатки, брошенной немцами.

* * *

В той посылке, что пришла с фронта в самом конце войны, (брат погиб 5 марта 1945), среди немногих вещей, была, как я упоминал, и его гимнастёрка. Пока мать лежала в больнице, соседка отстирала гимнастёрку от крови, и я стал ходить в ней в школу, пополнив ряды таких же, как я, подростков, донашивавших кителя, мундиры и гимнастёрки своих отцов и старших братьев.

В 1952 году, после защиты диплома, я поехал в город Ауце в Латвии и нашёл могилу брата. В извещении о смерти сообщалось, что погиб он при штурме Кенигсберга и похоронен с воинскими почестями на центральной площади. В горисполкоме, куда я пришёл узнать, где эта площадь, вежливая служащая объяснила: офицеров перезахоронили на специальном мемориальном кладбище на окраине. Я купил цветы на местном базарчике, и вместе с женой, которая старалась прятать уже обозначившийся животик с будущей дочкой, Маринкой, пришли к мемориалу. Двести могил, двести гранитных плит, на всём печать западной аккуратности. Гранитный солдат с автоматом на груди стоит над покоем. Мы пошли вдоль рядов…

Тут я делаю отступление и заглядываю вперед, чтобы вспомнить то, что потом, в будущем, станет перекликаться с этим эпизодом.

Мы потом вернёмся на Урал, жена – в университет, доучиваться, а я – в город, куда был распределён на работу. Через несколько месяцев меня призовут на военные сборы, - пройдёт слух, что в Берлине заварушка, немцы восстали, и нас, резервистов, призовут на всякий случай под ружьё, на военные сборы… Эти сборы будут в Бершетских военных лагерях, недалеко от станции БЕРШЕТЬ. (Потом, сорок лет спустя, я удивлюсь совпадению этого названия с городом БЕЭР-ШЕВА, в Израиле, где я поселюсь на ПМЖ). Я назначен был командиром взвода управления дивизиона 122-х мм гаубиц, и в первый день, когда устраивался в командирской палатке, вдруг услышал издалека крик: «Лившиц! Лившиц!… Где тут Лившиц?». Крик приближался, я вышел из палатки, - в расположении бежал пожилой потный майор; пунцовое и задубленное полевыми ветрами лицо его было напряжено. - « Я Лившиц!». Майор всмотрелся, замедлил шаг, устало присел возле палатки, обтёр мятым платком околышек фуражки и вздохнул. Ещё на что-то надеясь, спросил:

- Лейтенант, ты, конечно, не воевал, молод был?

– Не воевал.

– А из родных кто воевал?

Я назвал брата и четырёх дядьёв.

– Брат артиллерист?

– Артиллерист...

Майор оживился, спросил, как звали брата.

– А на каком фронте?

– Второй Белорусский…

- Нет, не то… - Майор огорчённо вздохнул и его доброжелательное усталое лицо опечалилось. - Был у меня хороший дружок капитан Лившиц, да, видать, однофамилец твоему брату.

Мы подружились с майором Мазниченко. Уже после сборов, оказавшись проездом в городе К., где я жил, он гостил у меня, мы пили тёплую водку и вспоминали разное, - общее и каждый своё.

А потом был другой случай. Однажды в Свердловске, куда я вернулся и уже работал в журнале, вахтёрша сказала, что меня ждёт человек.

- Вон он, в углу, - и добавила шёпотом, - приехал из Ростова специально, увидел, мол, в журнале вашу фамилию. Вроде бы, ищет фронтового друга… Всё стоит, от чая отказался, и, знай, только «Памир» свой дымит. Вахтерша повернулась к незнакомцу и показала на меня, - вот он Лившиц. Человек приблизился, вгляделся, покачал из стороны в сторону головой и, ни слова не говоря, пошел к выходу.

- Эй! – я пытался остановить и расспросить его, но он даже не обернулся.

…Лившицы не Ивановы, сколько их может быть на крохотном военном кладбище?

И всё же…

Я иду вдоль могил маленького мемориала на окраине латышского городка. Вместо стандартных плит над некоторыми уже стоят памятники: это отыскали своих, приехав из глубин России, матери, жены или дети, и отметили их обелисками. Имена читаю напряжённо. Многие написаны не на наш манер: вместо Павел – Пауль, вместо Ивана или Якова – Ян, вместо Михаила - Михаэль… И вот - заломило в висках: родная фамилия. Но – даты жизни и смерти не те… Значит, однофамилец, другой Лившиц… Вспомнил маму… Может, это ошибка, говорила она, заламывая руки, может, нам прислали чужую похоронку, однофамильца. А, может быть, у него специальное задание, у нашего Миши, и то, что он погиб, нам сообщили, как бы понарошку… Что ты такое говоришь, отвечал я сердито. А сам то и дело думал: вот иду себе по улице, а мне навстречу Миша, это он вернулся с секретного задания…