Матиас Мальзьё: Механика сердца

На площадку «Поезда призраков» выходит Бригитта Хейм. Завидев ее шевелюру, похожую на растрепанную метлу, я даю задний ход. Весь облик этой высохшей колдуньи дышит одиночеством. Бедняга — она выглядит такой же мрачной и унылой, как туннель, по которому курсирует ее поезд. Сейчас я мог бы спокойно поболтать с ней, оставаясь неузнанным. Но как вспомню ее скрипучий голос и готовые мнения на все случаи жизни, становится тошно.

— Мне нужно кое-что тебе сказать!

— Мне тоже!

В этом вся Мисс Акация, — у нее прямо талант устраивать так, что все мои задумки рассыпаются на ходу.

— Я больше не хочу, чтобы… О, кажется, ты принес мне подарок? Что в этом свертке?

— Сердце, разбитое на тысячу кусков. Мое…

— Для человека, который решил не обольщать меня, ты слишком упорно держишься за свои фантазии.

— Забудь о вчерашнем самозванце. Сегодня я решил открыть тебе всю правду…

— Правда состоит в том, что ты непрерывно обольщаешь меня, в этом костюме и с нечесаными лохмами. Но, должна признаться, мне это даже нравится… отчасти.

Я стискиваю в ладонях ее ямочки. Они не утратили ни капли своей нежной прелести. Молча, без единого слова, приникаю к ее устам. Их бархатистая податливость на миг заставляет меня позабыть о благих намерениях. И тут — уж не почудилось ли мне? — в коробке что-то слабо звякнуло. Поцелуй завершился, оставив у меня во рту вкус красного перца. За ним следует второй. Более настойчивый, более глубокий, из тех, что включают электрический ток воспоминаний — драгоценных сокровищ, до времени таившихся на самом донышке души. «Вор! Самозванец!» — вопиет мой мозг. «Потерпи, поговорим об этом позже!» — отвечает мое тело. Сердце готово разорваться на части, из последних сил отбивая беззвучную зорю любви. Простая, чистая радость прикосновения к ее коже пьянит меня, заглушая мерзкое сознание того, что я наставляю рога самому себе. Это сочетание счастья и муки невозможно, невыносимо. Обычно я бываю предельно счастлив, а уж потом предельно несчастен — так солнечную погоду сменяет дождь. Но сейчас грозовые молнии пронзают самое синее небо на свете.

— Я же просила позволить мне говорить первой, — грустно шепчет она, высвобождаясь из моих объятий. — Я решила больше не видеться с тобой. Я ведь понимаю, к чему это ведет. Мы встречаемся уже несколько месяцев, но я-то влюблена в другого, очень давно влюблена. И затевать новый роман было бы просто смешно, ты уж меня прости. Я все еще люблю того…

— Знаю, ты любишь Джо.

— Нет, Джека, моего первого возлюбленного, я тебе говорила о нем, потому что ты мне иногда его напоминаешь.

Большой взрыв разнес в пыль мою эмоциональную галактику. Слезы — жгучие, обильные — брызнули у меня из глаз так неожиданно, что я не успел, не смог их удержать.

— Прости, я не собиралась тебя огорчать, но однажды я уже вышла замуж без любви и не хочу повторять свою ошибку, — говорит она, обняв меня своими хрупкими, как крылья, руками.

Сквозь мокрые ресницы я вижу перед собой пестрые радуги. Собрав все свое мужество, протягиваю ей пакет с сердцем-часами.

— Нет, я не могу принять от тебя подарок. Не сердись, правда не могу. Стоит ли усложнять наши отношения, ведь они и без того запутанны.

— Ты хотя бы открой и посмотри, ведь этот подарок предназначен только тебе. Если ты его не возьмешь, он больше никому не пригодится.

Она неохотно соглашается. Ее изящные, тоненькие, тщательно наманикюренные пальчики рвут обертку. Она натянуто улыбается. Какая трогательная минута: человек преподносит собственное сердце в подарочной упаковке женщине своей мечты — чудесно, не правда ли?!

Она встряхивает коробочку, делая вид, что хочет угадать ее содержимое.

— Там что-то хрупкое?

— Да, хрупкое.

На ее лице ясно читается смятение. Она осторожно поднимает крышку. Ее пальцы шарят в глубине коробки и вытаскивают на свет божий мое старенькое сердце-ходики. Вот уже показался верх циферблата, за ним центральная его часть и две подвязанные бечевкой стрелки.

Она рассматривает их. Без единого слова. Затем нервно роется в сумочке, извлекает оттуда очки и неловко водружает их на свой несравненный точеный носик. Ее глаза впиваются в каждую деталь. Она вращает стрелки — сначала в нужную сторону, потом в обратную. Ее очки запотели. Она медленно качает головой. Ее очки сильно запотели. У нее дрожат руки. Они сомкнуты внутри моей груди. Мое тело отмечает их судорожные движения, повторяет их. Она не прикасается ко мне. Мои часы звучат, тикают во мне, сотрясаясь от растущей дрожи.