Анатолий Тоболяк: Во все тяжкие…

— Мила!

— Да, Константин Павлович!

— Мы знакомы уже три года, но никогда не оставались наедине. Не странно ли это?

— Ну-у, как сказать… — ЗАСМУЩАЛАСЬ?

— Конечно, мои почтенные годы… — безобразно скривил рот Автономов. — А ты еще так молода.

— Ну уж и молода! Старушка уже.

— Молода, молода. Поразительно ты молода, Мила. Моя дочь — твоя ровесница. — ОПЯТЬ ЛЯПНУЛ! ЗАЧЕМ?

— Правда?

— У меня уже семилетний внук.

— Ну и что же?

— Я уже заслуженный пенсионер, — стонал Автономов.

— Вы прекрасно выглядите для своих лет.

НЕ ПОДДАВАЙСЯ НА ЛЕСТЬ, КОСТЯ. Расскажи ей о своих болячках — о несварении желудка, например, о частых запорах, обильном мочеиспускании, ночной ломоте в костях, приступах радикулита — ведь именно так, ты полагаешь, надо соблазнять женщину. СКАЖИ, ЧТО ТЕБЕ УЖЕ НА ПОГОСТ ПОРА, ЗАЖДАЛСЯ ТЕБЯ ПОГОСТ.

Но Автономов сформулировал иначе.

— Мила!

— Да?

— Мила, я готов хоть завтра умереть, если ты сегодня останешься у меня.

ОНА ВСКОЧИЛА? ОНА ВОЗМУЩЕННО ЗАВЕРЕЩАЛА: — Что вы себе позволяете, Константин Павлович! За кого вы меня принимаете? Или:

— Меня ждет дома дочь. Она первоклашка.

— А твои родители? Разве не приглядят?

— Приглядят, конечно, но я всегда ночую дома. И вообще, Константин Павлович, зачем? Не надо.

НАДО. ЕЩЕ КАК НАДО. ЖМИ, КОСТЯ. НАДО.

Он накинулся на нее, предположим. И ДАЛЬШЕ?

Многовариантность ситуаций. Так всегда бывает в жизни и на страницах.

Константин Павлович пылко обнял Милену, опрокинул ее на спину и прикрыл ее губы своими. Она застонала — ОНА ДАВНО НЕ БЫЛА С МУЖЧИНОЙ? Она забилась. ОНА СХВАТИЛА ЕГО ЗА КОРОТКИЕ ВОЛОСЫ И ОТОДРАЛА ОТ СЕБЯ? ИЛИ ОНА ГОРЯЧО ОБХВАТИЛА ЕГО ШЕЮ РУКАМИ? ЧТО ПРОИСХОДИТ — БОРЬБА ИЛИ ЕДИНЕНИЕ?

— Мила, Мила, милая… — бормочет Автономов сам не свой. У него дрожат руки, но он успешно раздевает партократку Милену, и она поддается с закрытыми глазами, с бессильными причитаниями: — Не надо. Ну, пожалуйста, не надо.

ИЛИ ВСЕ-ТАКИ ОСЛЕПИТЕЛЬНАЯ ПОЩЕЧИНА? — Вот вам, наглец! Не знала, что вы такой!

Или еще выразительней: — Ах ты, старый пес! Да как ты посмел! — И ПОМЧАЛАСЬ ВОН?

Или подчинилась все-таки его рукам, нсстарчески сильным? Или просто-напросто освободилась от его объятий, оправила кофточку, пригладила волосы и, порывисто дыша, проговорила с милой укоризной:

— Ну, Константин Павлович! Ну зачем же так? Останемся друзьями.

А Константин Павлович измученно признался:

— Я так стосковался по хорошей женщине, Мила, знала бы ты. Прости меня.

— Больше не повторится?

— Не могу обещать, Мила. Ты такая…

— Побегу домой. Пора.

— Я провожу тебя.

— А стоит ли?

— Стоит, стоит, — обессиленно отвечал Автономов.

СЧАСТЛИВ ОДИНОЧКА ХОЛОСТЯК, ОТВЕЧАЮЩИЙ ТОЛЬКО САМ ЗА СЕБЯ.

Ранним утром Сочинителя разбудил громкий стук в дверь. А именно под утро после тяжких ночных мытарств, после бессонных путешествий с боку на бок приходит к нему глубокое, блаженное забытье.

Я застонал и открыл глаза. Я смачно выругался. Кого принесло в эту пору? Кто посмел нарушить мое утреннее успокоение, какой мерзавец? Уж не Автономов ли это оголтелый?

Шлепая босыми ногами и пошатываясь, я прошел в прихожую и крикнул сиплым голосом: — Кто здесь?

— Открывай! — требовательно раздалось из-за двери.

Бормоча ругательства, я покрутил замок и распахнул дверь. Автономов стоял на пороге — свежий, деятельный и неистребимый. От него как будто пахнуло свежим ветром, а я передернул плечами в ознобе.

— Дрыхнешь? В такое время, в такую погоду? — жизнерадостно заговорил он входя.

— Какого хрена ты приперся в такую рань, шатун? — вызверился я.

Автономов хмыкнул. Он и не подумал обидеться.

— Кто рано встает, тому Бог дает, слышал такое?

— Начхать мне на твои народные мудрости! Я промучился целую ночь, а ты…

— Я тоже практически не спал, но, видишь, бодр и на ногах. Кофием угостишь? — спросил он, смело проходя на мою зачумленную кухню, не снимая даже ботинок.

— Откуда у меня кофе, сообрази?

— Ну, чайком. Я и от чайка не откажусь.

— Заваривай сам.

Я проследовал в туалет, затем в ванную. Сон был безнадежно прерван, восстановить его уже не удастся, разве только днем прикорну на часок. Мы, пенсионеры, живем по иным законам, чем молодняк, живем в ином измерении, на иной земле, где нестандартно течение времени. Мы, собственно говоря, в мыслях своих находимся больше ТАМ, чем ЗДЕСЬ. Краткий сон ТУТ подготавливает к бессрочному покою ТАМ. Но Автономов, кажется, позабыл, что он тоже пенсионер и что надо вести себя соответственно возрасту — кряхтеть, осторожно разминать кости, постанывать и с тоской коситься на неуемное солнце за окном. Похоже, что он радуется новому дню. Похоже, он думает, что ему нынче не пятьдесят пять с хвостиком, а всего-то, всего-то восемнадцать.